
У Евгения Филенко в блестящей _логии (три тома уже написано, а четвертый роман он, стервец, оборвал, едва развернув экспозицию - и я щелкаю клювом, ожидая продолжения) есть повесть "Эпицентр". Один из героев повести - инопланетянин-урсиноид (попросту говоря, медвед) Бубб, который изобрел поэзию. Его стихи галактический консул Кратов называет танка, и по сути это совершенно правильно. "Танка" в переводе с японского - "короткая песнь". Родился жанр из "тёка" - длинных, соответственно, песен. В эпоху Нара стало модно присоединять к длинным песням "каэси-ута", "возвратную песнь", состоящую из пяти-шести строк и являющую собой краткое эмоциональное или сюжетное резюме "длинной песни". Точнее, эта мода сложилась еще до эпохи Нара - а в эпоху Нара "каэси -ута" не только прочно вошла в канон "тёка", и без нее тёка уже не складывали, но и развилась в самостоятельный жанр - танка. В эпоху Нара просто были записаны классические образцы жанра, которые вошли в две написанные прозой исторические хроники - "Кодзики" и "Нихон-сёки" и первую официальную антологию поэзии "Ман-ё-сю".
Так вот, Евгений Филенко вложил в уста своего Бубба танка, весьма близкое по духу и стилю к классическим образцам.
Эй вы, нечисть,
В землю вас по уши!
Я спою вам сейчас.
Поплачете, порадуетесь
Со мною вместе.
Что, скажете, не танка? Не 5-7-5-7-7? Так ведь, знаете, и канон 31 слога далеко не сразу сложился. И, кстати, я категорически против перевода и сочинения танка по-русски в 31 слог, а хайку - в 17. Равно и китайских стихов. Не приспособлен русский язык для таких размеров, не та у нас грамматика и совообразование не то. Исключения возможны, но именно как исключения.
Два моих любимых танка из "Кодзики" и "Нихон сёки" неизменно удивляют тех, кому я их цитирую, когда меня просят сказать любимый японский стишок. Ну, все ж думают, что японисту положено любить танка и хайку и млеть от саби и ваби. Дело в том, что мои любимые танка сложены в те времена, когда про саби и ваби еще слыхом не было слыхано. Первая из них - это вообще первая танка в японской истории, и написал ее хулиганистый бог Суса-но-о-но-микото.
Восемь туч над Идзумо,
Восемь стен я тут воздвиг.
Эти восемь стен,
Чтобы защитить жену,
Эти восемь стен!
Хулиганистый бог сложил эти восемь стен после того, как снял восемь голов с дракона, от которого спас будущую жену. Но для начала он напоил этого дракона сакэ, которое сам же и изобрел. Таким образом не только поэзия, но и пьянка в Японии имеет сакральное происхождение.
Вторая моя любимая танка - это уже не бог, а император сочинил. То есть, не то, чтобы бог - но особа божественного происхождения.
Ура, победа!
Ура, победа!
Други мои, воины,
Победили вы!
Ура, победа!
Правда, похоже на творчество Бубба? Филенко в восточной поэзии разбирается. Дело в том, что танка изначально была жанром вполне оральным. То есть, предназначалась для громкого скандирования или хорового пения под сакэ, или, на крайний случай, громкого же напевного чтения. И ритм у танка, даже самых лиричных, очень оральный и жизнерадостный:
Трам-тарам-тарам!
Трам-тарам-тарам-тарам!
Трам-тарам-тарам!
Трам-тарам-тарам-тарам!
Трам-тарам-тарам-тарам!
Хотя, учитывая расплывчатость понятия "ударение" в японком языке - ритм может меняться по желанию автора. Но от этого не становится менее жизнерадостным:
Тарам-тарарам
Тарам-тарам-тарарам
Тарам-тарарам
Тарам-тарам-тарарам
Тарам-тарам-тарарам
Корифеи нашей японистики, которым я кланяюсь низким восточным поклоном, переводили танка обычно двух-трехсложными размерами с цезурой на третьей строке. И это правильно, товарищи, когда речь идет о лирике эпохи Нара и Хэйан. Но эти два стиха - им подойдет только жизнерадостный двусложник.