![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Бакэмоно-биики
Mar. 1st, 2007 11:08 amЯ уже, кажется, всем тут рассказала о японском психологическом феномене "хоган-биики" - сочувствия к обреченному. Медитируя о нем, я поневоле задумалась над собственным психологическим феноменом - сочувствия к гадам.
Надо заранее уточнить: не к красивым и блестящим гадам, нет. Если бы в детстве мне довелось смотреть японские мульты, где такого добра хватает, то сострадания не удостоился бы ни Фолкен из "Эскафлона", ни Макото из "Кэнсина", ни Накаго из "Фусиги Ююги". То-то и удивительно, что до слез меня трогали именно гадкие гады, нередко в исполнении Милляра.
И прошу также заметить, что я была идейно и душевно всецело на стороне добра. Я не видела для мальчишей-кибальчишей никакого иного пути, кроме победы над гадами, и отлично понимала, что на месте Василисы Прекрасной тоже запихала бы Бабу-Ягу в котел. Но на своем месте я ничего не могла поделать - у меня горло запирало от слез, когда Василиса прихлопывала ее крышкой. И когда царь Водокрут просил: "Пожале-ейте меня! Поле-ейте меня!", а его, соотв-нно, никто не жалел и не поливал - я все-таки роняла о нем слезинку. И когда герцог де Маликорн повисал на собственном штандарте, пронзенный шпагой, у меня щипало в носу.
С годами это не прошло. Например, натуральные слезы вышибла песня Голлума из "Двух башен". Или смерть Дэнетора. Вот пробы на обоих ставить негде - а поди ж ты.
Надо, наверное, оговорить и момент "пробы ставить негде". У меня нет и не было никаких иллюзий на ему того, чо "он еще мог бы раскаяться". Я жалею Голлума не в тот момент, когда "он еще мог бы раскаяться", а когда он уже задумал свою заподлянку и ведет героев прямо к ней. Эта жалость не имеет под собой никаких оснований типа "с ним плохо обращались в детстве" или "его жизнь заставила". Даже если такие основания есть - я жалею негодяя уже после того, как он совершил поступок, после которого эти оправдания не годятся. Я жалею таких персонажей по одной-единственной причине: они жалки.
Конечно же, "хороших героев" я жалею значитально более интенсивно, если по ходу действия им авторской волей приходится страдать и умирать. Горше всех был оплакан, насколько я помню, Орландо из "Сказки странствий". Но оттенок у этой жалости все-таки несколько иной. Она такая, светлая. У страдающих "хороших" героев есть компенсация в виде сбереженных и утвержденных ценой мук и смерти ценостей. Русалочка умерла - но любовь жива; типа того.
А вот в случае гадких гадов дополнительной остроты жалости придает то, что они этой - и какой-либо компенсации вообще - лишены. Хороших героев жалеют "потому что они хорошие", потому что они недостойны своей участи. Плохих героев я жалею в том числе и потому, что о них говорят - "он сам это заслужил".
Интересная такая аберрация.
Надо заранее уточнить: не к красивым и блестящим гадам, нет. Если бы в детстве мне довелось смотреть японские мульты, где такого добра хватает, то сострадания не удостоился бы ни Фолкен из "Эскафлона", ни Макото из "Кэнсина", ни Накаго из "Фусиги Ююги". То-то и удивительно, что до слез меня трогали именно гадкие гады, нередко в исполнении Милляра.
И прошу также заметить, что я была идейно и душевно всецело на стороне добра. Я не видела для мальчишей-кибальчишей никакого иного пути, кроме победы над гадами, и отлично понимала, что на месте Василисы Прекрасной тоже запихала бы Бабу-Ягу в котел. Но на своем месте я ничего не могла поделать - у меня горло запирало от слез, когда Василиса прихлопывала ее крышкой. И когда царь Водокрут просил: "Пожале-ейте меня! Поле-ейте меня!", а его, соотв-нно, никто не жалел и не поливал - я все-таки роняла о нем слезинку. И когда герцог де Маликорн повисал на собственном штандарте, пронзенный шпагой, у меня щипало в носу.
С годами это не прошло. Например, натуральные слезы вышибла песня Голлума из "Двух башен". Или смерть Дэнетора. Вот пробы на обоих ставить негде - а поди ж ты.
Надо, наверное, оговорить и момент "пробы ставить негде". У меня нет и не было никаких иллюзий на ему того, чо "он еще мог бы раскаяться". Я жалею Голлума не в тот момент, когда "он еще мог бы раскаяться", а когда он уже задумал свою заподлянку и ведет героев прямо к ней. Эта жалость не имеет под собой никаких оснований типа "с ним плохо обращались в детстве" или "его жизнь заставила". Даже если такие основания есть - я жалею негодяя уже после того, как он совершил поступок, после которого эти оправдания не годятся. Я жалею таких персонажей по одной-единственной причине: они жалки.
Конечно же, "хороших героев" я жалею значитально более интенсивно, если по ходу действия им авторской волей приходится страдать и умирать. Горше всех был оплакан, насколько я помню, Орландо из "Сказки странствий". Но оттенок у этой жалости все-таки несколько иной. Она такая, светлая. У страдающих "хороших" героев есть компенсация в виде сбереженных и утвержденных ценой мук и смерти ценостей. Русалочка умерла - но любовь жива; типа того.
А вот в случае гадких гадов дополнительной остроты жалости придает то, что они этой - и какой-либо компенсации вообще - лишены. Хороших героев жалеют "потому что они хорошие", потому что они недостойны своей участи. Плохих героев я жалею в том числе и потому, что о них говорят - "он сам это заслужил".
Интересная такая аберрация.
