![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Зародившись как реплика сюда, выросло в самостоятельное рассуждение. Медитация над покраской флизелиновых обоев способствует пониманию того, на что трудно ответить в темпе речи за компьютером.
Беда в том, что taki_net, кажется, думает, что у Церкви должно быть свое "здравствуйте" на каждый чих, и строгий набор предписаний, каждый раз сводящий нравственный выбор только к двум вариантам. Конечно, в предельно ясных ситуациях выбор к ним и сводится. Когда христианину отдают престуный приказ, он должен противиться не только мыслью, словом, бездействием - но и действием. Вплоть до того, что стрелять по "своим", как герой книги Ремарка "Время жить и время умирать" (правда, не христианин, но светский гуманист, что должно быть оппоненту еще ближе). Но вот с какого момента приказ называется преступным - на этот счет четкого ранжира нет и быть не может.
1864 год Политические террористы планируют поджог Киото. Город сделан из бумаги процентов на 90, стоит жаркое сухое лето, будут тысячи жертв - а на носу фестиваль в Гионе, все гостиницы забиты, в городе полно гостей, съехавшихся на праздник. Один из террористов, Фурутака Сюнтаро, попадает в руки полицейского отряда "Синсэнгуми". Чтобы узнать, на какой день запланирован поджог и где собрались заговорщики, вице-командир отряда Хидзиката Тосидзо пытает пленника 8 часов подряд и в конце концов узнает, что заговорщики собрались в гостинице "Икэда-я". Киото не горел в этот раз. Он горел год спустя, и Синсэнгуми уже ничего не могли сделать...
Как должен был бы поступить на месте Хидзикаты христианин? Принять мученичество самому - одно; тогда все играли жестко и Хидзиката не рассчитывал, что противники обойдутся с ним лучше. Но обречь на мучительную смерть тысячи людей? И десятки тысяч - на потерю всего нажитого, нищету, подневольную жизнь?
Такие - и худшие - ситуации возникают на войне спонтанно, и никакой юрист, никакой богослов не распишет их все с нужной степенью детализации, а если и распишет - то этот христианский Талмуд никто кроме таких же фриков не осилит.
В конце концов, ты остаешься наедине со своей совестью. "Он надеется, что рядом с ним окажется священник, который укрепит его совесть и его решимость лучше умереть, но не предать Христа. Не убивать пленных, не посылать гражданских подданных неприятеля расчищать минное поле, не пытать "подозрительных" прохожих. Если надо - принять мученичество за неисполнение преступного приказа" - программа славная, я ее одобряю, но набор "скользких" ситуаций в ней далеко не исчерпан. А еще человек может оказаться просто слабым.
Но это не главное. Главное - правильно ответить на вопрос, почему же все-таки НУЖНО освящать рыцарские мечи, танки и боевые корабли.
Потому что отказ освящать меч - это преждевременное обвинение в адрес человека, который этот меч возьмет. Мы как бы говорим ему: "Да брось ты, парень - мы знаем, что ты непременно сорвешься и прольешь этим мечом невинную кровь; мы от тебя ничего хорошего не ждем, и не надейся". Укрепит ли такой подход в солдатах стремление избежать ненужных жертв (а ведь щадить нужно не только мирное население, но и, по возможности, солдат противника)? Боюсь, что нет. Он, в общем-то, не нов в истории христианства: одно время в Византии каждый солдат, принимавший участие в боевых действиях, на три года отлучался от Причастия. А поскольку границы Византии были весьма протяженными и беспокойными, кадровые военные порой не причащались десятилетиями. В результате у них выработалось отношение к самим к себе как к людям пропащим. На уровне гуманности боевых действий это сказалось неположительно. Была у этого подхода и другая сторона: военачальники старались чаще посылать в бой наемников - варягов, печенегов, славян - о духовном состоянии которых никто не заботился. В результате армию разлагали два фактора: бездействие и лицемерие.
Ей-право, этого добра в наши дни столько, что я совершенно не вижу необходимости его приумножать.
Беда в том, что taki_net, кажется, думает, что у Церкви должно быть свое "здравствуйте" на каждый чих, и строгий набор предписаний, каждый раз сводящий нравственный выбор только к двум вариантам. Конечно, в предельно ясных ситуациях выбор к ним и сводится. Когда христианину отдают престуный приказ, он должен противиться не только мыслью, словом, бездействием - но и действием. Вплоть до того, что стрелять по "своим", как герой книги Ремарка "Время жить и время умирать" (правда, не христианин, но светский гуманист, что должно быть оппоненту еще ближе). Но вот с какого момента приказ называется преступным - на этот счет четкого ранжира нет и быть не может.
1864 год Политические террористы планируют поджог Киото. Город сделан из бумаги процентов на 90, стоит жаркое сухое лето, будут тысячи жертв - а на носу фестиваль в Гионе, все гостиницы забиты, в городе полно гостей, съехавшихся на праздник. Один из террористов, Фурутака Сюнтаро, попадает в руки полицейского отряда "Синсэнгуми". Чтобы узнать, на какой день запланирован поджог и где собрались заговорщики, вице-командир отряда Хидзиката Тосидзо пытает пленника 8 часов подряд и в конце концов узнает, что заговорщики собрались в гостинице "Икэда-я". Киото не горел в этот раз. Он горел год спустя, и Синсэнгуми уже ничего не могли сделать...
Как должен был бы поступить на месте Хидзикаты христианин? Принять мученичество самому - одно; тогда все играли жестко и Хидзиката не рассчитывал, что противники обойдутся с ним лучше. Но обречь на мучительную смерть тысячи людей? И десятки тысяч - на потерю всего нажитого, нищету, подневольную жизнь?
Такие - и худшие - ситуации возникают на войне спонтанно, и никакой юрист, никакой богослов не распишет их все с нужной степенью детализации, а если и распишет - то этот христианский Талмуд никто кроме таких же фриков не осилит.
В конце концов, ты остаешься наедине со своей совестью. "Он надеется, что рядом с ним окажется священник, который укрепит его совесть и его решимость лучше умереть, но не предать Христа. Не убивать пленных, не посылать гражданских подданных неприятеля расчищать минное поле, не пытать "подозрительных" прохожих. Если надо - принять мученичество за неисполнение преступного приказа" - программа славная, я ее одобряю, но набор "скользких" ситуаций в ней далеко не исчерпан. А еще человек может оказаться просто слабым.
Но это не главное. Главное - правильно ответить на вопрос, почему же все-таки НУЖНО освящать рыцарские мечи, танки и боевые корабли.
Потому что отказ освящать меч - это преждевременное обвинение в адрес человека, который этот меч возьмет. Мы как бы говорим ему: "Да брось ты, парень - мы знаем, что ты непременно сорвешься и прольешь этим мечом невинную кровь; мы от тебя ничего хорошего не ждем, и не надейся". Укрепит ли такой подход в солдатах стремление избежать ненужных жертв (а ведь щадить нужно не только мирное население, но и, по возможности, солдат противника)? Боюсь, что нет. Он, в общем-то, не нов в истории христианства: одно время в Византии каждый солдат, принимавший участие в боевых действиях, на три года отлучался от Причастия. А поскольку границы Византии были весьма протяженными и беспокойными, кадровые военные порой не причащались десятилетиями. В результате у них выработалось отношение к самим к себе как к людям пропащим. На уровне гуманности боевых действий это сказалось неположительно. Была у этого подхода и другая сторона: военачальники старались чаще посылать в бой наемников - варягов, печенегов, славян - о духовном состоянии которых никто не заботился. В результате армию разлагали два фактора: бездействие и лицемерие.
Ей-право, этого добра в наши дни столько, что я совершенно не вижу необходимости его приумножать.
