...навел меня на размышления о моем "украинстве".
Украинских кровей во мне гораздо меньше, чем русских: 1/8 против 1/4. С тем же успехом можно было бы говорить о моем татарстве, еврействе или белорусскости. Но так уж, унскууль, исторически сложилось, что проживаю я на Украине, конкретно - на Восточной Украине.
Василь Стус с его богатым, ярким, очень разнообразным украинским языком (кстати, по-японски "разнообразный" - "иро-иро", дословно - "цвет-цвет", разноцветный) - выходец с Донеччины. Из самого что ни на есть суржикового края. Здесь (Днепропетровск тоже вполне себе суржиковая зона) ужасно говорят по-украински, хорошую речь редко услышишь даже от преподавателя языка. У мадам Ганжубас в методичке ее авторства мне попались перлы типа "спір" "форпостний" "хворостняк" - в то время как от "форпост" образуется прилагательное "форпостовий", ведь от "пост" - "постовий", а не "постний"; слов же "спір" и "хворост" в языке нет как таковых - есть "суперечка" и "хмиз". Но я отвлеклась. Я к тому веду, что язык Стуса - это язык не окружающей среды, а литературы, и очень часто у выходцев с Восточной Украины язык именно такой - очень книжный, очень выверенный, словно дистиллированный. Мы позволяем себе меньше вольностей, чем западенцы или даже полтавчане с киевлянами, потому что человеку, истерзанному суржиком, эти вольности напоминают про "суржеговорящих" мучителей.
Украинский я выучила во многом благодаря тому, что переводы Рэя Брэдбери, Саймака, Лема, да хотя бы того же Дюма - на украинском было взять в библиотеках значительно проще. За русскими книгами выстраивались очереди на месяцы вперед, украинские - бери не хочу. Ну, я и брала. Фантастика, приключения - все, что в детстве волнует воображение, вошло в мою жизнь по-украински. Мой первый Кавабата и Мелвилл. Жюль Верн и Киплинг и Мерль и Райнов. Даже мой первый Олеша, как это ни смешно - по-украински.
Я в детстве не говорила на украинском языке нигде, кроме уроков языка и литературы в школе - но очень, очень много на нем читала. Не из любви к языку, а из любви к жанровой литературе, которая на этом языке была доступнее. Потом родители подписались еще и на "Всесвіт", так что и Гарри Гаррисон, и Кинг, и Сапковский тоже были для меня украинскими.
"Кибериаду" до сих пор по-русски просто не могу читать. НЕ СМЕШНО. И "Гаргантюа" по-русски не смешно.
При этом никаких восторгов на тему "ой, яка чудова українська мова" я никогда не испытывала. От Шевченко меня до сих пор "так сразу блявать и кидат", хотя Котляревскго я полюбила крепко и сразу. Преподаватели в школе сделали все, чтобы я прониклась к языку стойким отвращением. Исключение - Галина Николаевна, преподававшая литературу в 16-й школе.
Да, так о Стусе. Мужика, по сути дела, в антисоветчики запихали, и запихали с большим усилием. Он просто хотел писать стихи и печататься по-украински. Причем писать не в манере "грае, грае, воропае червона калина", а на том уровне, которого требует современное развитие литературы. Беда Стуса, как и беда Бродского, была в том, что он не был советским поэтом, причем не в политическом смысле слова - Бродский был совершенно аполитичен; он, по некоторым данным, даже не знал, кто в текущий момент является генеральным секретарем ЦК КПСС - а именно в художественном плане. Как говорил Веллер (о себе) - слова не по-советски расставлены. У Стуса то же самое: если бы он прославлял колхозников патентованным коломийковым хореем - ему позволили бы быть украинским сколько влезет; а он как на грех пишет напряженную до звона философскую лирику с совершенно изумительной неточной рифмовкой, да эротические верлибры. Лирическая героиня сидит в избирательной комиссии и мысленно пишет письмо возлюбленному, с которым в разлуке - вместо того чтобы радоваться демократичности выборов в Совет народных депутатов. Первый по-настоящему политический стих прорывается у Стуса только в 1965, когда после двух лет битья об лед он понимает, что стал безнадежно неиздаваемым:
Балухаті мистецтвознавці,
Вам незручно в цивільному одязі,
Вам дуже незручно,
Коли шиї не душить кітель,
Коли ноги не чують провалля
Діагоналевих галіфе.
Балухаті мистецтвознавці!
Вам даремно іспитувати мене:
Я знаю всі ходячі цитати
З патентованих класиків,
Я недвозначно вирішую
головне філософське питання:
Спершу була матерія,
А потім...
Що потім - ви ж не питатемете!
А потім була свідомість
балухатих мистецтвознавців,
А потім були кітелі,
діагоналеві галіфе,
одне слово - матерія вічна
тільки з діагоналлю.
Більше ніж Марксові
я вірю в ваші чоботи хромові.
То який же я в біса
неблагонадійний?
Словом, из парня сделали "националиста-антисоветчика", окончательную закалку придав в тюрьме: убедили, что в "братской семье народов" у Украины будущего нет. Добавлю к этому, что схожую эволюцию на моих глазах прошли многие друзья и я сама - нас не ломали тюрьмами и лагерями, но четко дали понять, что в имперской парадигме украинскую самобытность будут терпеть только в качестве "шароварщины". Чтобы раз в год по государственным праздникам в Колонном танцевали гопака усатые хлопцы и пела "Гандзю-рыбку" опасистая румяная жиночка. Украинский верлибр? Украинский сонет? Это катахреза. Украинцам положен только коломийковый хорей, в крайнем случае - четырехстопный ямб. Украинский язык - это чтоб поржать, это Верка Сердючка, какая там философская лирика. Скажи людям "украинское барокко" - они долго будут лупать глазами: это, типа, курна хата с колоннадой?
Я прекрасно могу реконструировать ход мысли этих камрадов, поому что я когда-то сама так мыслила. Что не мешало мне в 1989 году фрондировать, пиша домашние и классные работы по математике на украинском языке. Я ненавидела математичку и не ошиблась, избирая инструмент достачи - но в другом качестве украинский меня не интересовал никак. Украинскую независимость я полагала глупой химерой, и 15-летнюю меня исход 91-го годв как мешком ударил. Это было нечто фантастическое.
Естественно, когда сали закармливать украинским, моя фронда развернулась в обратную сторону. Но два главных копья в меня Украина успела воткнуть. О первом я уже говорила: преподавательница Галина Николаевна. Именно она познакомила меня с Костенко и Драчом. Второй - история Украины, учебник. Силу культурного шока, боюсь, я словами не передам. Кто-то из деятелей начадла 19-го века, прочтя Карамзина, воскликнул: "У меня есть отечество!" - вот что-то вроде. До того момента в курсе общей истории народов СССР история земель к западу от Ростова заканчивалась на татаро-монгольском захвате Киева и снова начиналась с Переяславской Рады. До этого места триста лет ничего не было. Западные земли выплывали из небытия по мере того как входили в круг московских интересов. Теперь передо мной открылась эта Атлантида. Боже мой, тут, оказывается, была совершенно удивительная, богатая и разнообразная (иро-иро) цивилизация, не похожая ни на то, что лежало к западу от нее, ни на то, что лежало к востоку. Это место не было, как мне исподволь внушали до того, культурной и духовной пустыней, ожидающей, пока свет с Востока пробудит ее к жизни. Тут одних книг печаталось столько, сколько Москва за сто лет не видела. Тут грамотность, "письменность" среди городского населения была нормой даже для женщин. Тут нормой было двух- и трехъязычие: "руський" (староукраинский на самом деле - и уже по казацким летописям понятно, что сильно отличный от современного ему собственно русского) и польский, очень часто немецкий и латынь. Отдельные пики этой Атлантиды иногда прорезались над поверхностью и в советское время - в обязтельном хрестоматийном программном Гоголе Тарас Бульба подгребывает Остапа знанием Горация. Бульба - бандюган и хуторянин, этакий "барон-разбойник": многие ли современные ему европейские бароны подгребывали сыновей знанием Горация?
Но, как ни смешно, развитию государственного патриотизма этот культурный шок никак не помог. Несмотря на гордость за прошлое родной земли, настоящее вызывало только сугубый скепсис. Этих политиков, эту Верховну Раду, этого щирого украинца Кравчука с его прищуром, Этот гимн ("Ще не вмерла - это лозунг или девиз?" - "Это диагноз") невозможно было принимать всерьез. Независимость казалась курьезом, насмешкой истории. Многие из нас, голосовавших за Кучму (я еще летами тогда не вышла, но я бы голосовала) надеялись на него как на проводника интеграции с Россией.
Хитрожопый Кучма всех напарил, но в 95 году, после Буденновска, я этому скорее обрадовалась.
И тем не менее до 2000 года я оставалась убежденной сторонницей интеграции с Россией... А потом случился Путин.
Как вам понятно объяснить свои ощущения по этому поводу... Цинизм власть предержащих для меня был аксиомой. А иначе как бы они ее предержали, власть эту. Но когда я вижу, как народ наливают и народ пьет убойный коктейль "цинизм с безответственностью: 2 в 1", со мной случается приступ берсерка. Мне хочется кидаться в бой и грызть край щита. За неимением края щита - клавиатуру. Циничная и безответственная клика ЕБНа выдвинула преемника и гаранта того, что им за цинизм и безответственность ничего не будет, более того - что цинизм вкупе с безответственностью будут продолжаться. И даже умные люди вздыхают и говорят - ах, ну где альтернатива.
Альтернативу расстреляли в 1993 году. Мне тогда было 17 лет и я нихуа не понимала. В 27 лет бошчонка начала приходить в норму и я начала понимать: здесь лучше уже хотя бы потому что здесь есть люди, которые поливают помидоры машинным маслом, и если у нас провернут такой же номер - я смогу их найти и сказать: мне очень нужно подержать в руках то, что закопано у вас в помидорах. И то, что закопано в помидорах, не обязательно пускать в ход - эти, наверху, просто должны знать, что в помидорах закопано и поливают регулярно. Здесь еще не вымерли традиции неподчинения любой центральной власти, а хуторской менталитет способствует развитию некоей автономности мышления. Эту ментальность очень хорошо отражает известный анекдот, который имеет смысл рассказывать только по-украински, ибо в переводе исчезает каламбур: "палити" на украинском означает и "курить" (табак) и "жечь" (что угодно). Анекдот звучит так: в прикарпатском селе в эпоху тотального дефицита курева журналист из Киева берет интервью у местного вуйка.
- А що пан палить?
(флегматично)
- "Ватру".
- А як "Ватри" не буде, то що пан палитиме?
(так само флегматично)
- "Приму".
- А як "Прими" не буде, то що пан палитиме?
(так само флегматично)
- Сільраду.
(сельсовет, если кто не понял).
Украинца очень трудно погнать палить сельсовет ради демократиии, общечеловеческих ценостей и пр. - но он может взорваться, когда закончится "Прима". Об это расшибались все прежние попытки создать украинскую государственность: хуторянин не собирался шевелиться, пока у него было где работать и что "палить"; когда это заканчивалось, он палил что-нибудь (панский маенток или сельсовет) - и на этом снова успокаивался. Поэтому, слава Богу, из украинцев никогда не получится имперской нации: макрокосм украинца - хутор. Даже город - это такой хутор.
И еще одна причина, по которой из украинцев не получится имперской нации - это полное неумение гордиться тем, что было плохо. Годы национально-освободительной борьбы под руководством Хмельницкого в украинской историографии чуть более поздних лет называются просто: Руина. Разруха. Украинский эпос - единственный известный мне эпос, в котором пользуется популярностью песня о гнусном предательстве - бегстве трех братьев из Азова, в ходе которого старшие братья бросили младшего умирать в степи. Из нашей истории не вымарать случаев системного кидалова казацкой старшиной простых людей, которые им доверились - и никто не пытается вымарывать. Поэтому меня, честно говоря, страшно изумляют пассажи типа "как это можно - говорить, что в нашей истории все было плохо?!", высказываемые россиянами. Да так и можно - мы же говорим.
Трагедия народа Украины - не в том, что триста лет он был под польским игом. Во-первых, не триста; во-вторых, оно было легче московского, а в-третьих, подлинная трагедия Украины в том, что национальная, СБНХ, элита системно предавала собственно нацию, и этот сценарий не менялся от времен Республики до времен Совдепии. И человеку, который это говорит, у нас нельзя отказть в звании патриота: Василь Стус, в гневе написавший однажды "Проклятий краю, вітчизно боягузів і убивць" - настоящий украинский патриот. Просто наш патриотизм неизменно приправлен горечью, его родовой признак - недоверие к элитам вообще и государству в частности.
to be...
or not to be...
continued
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
