![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
У страха глаза велики - это немного не то. Глаза велики у неизвестности. Все уто, сидя у разбитого корыта разгромленного дома, мы строили конспирологиеские теории, одна другой страшнее. Не потому что развлекались так (пока менты не закончили, нельзя было начать убирать бардак, и заняться было почти нечем), а потому что... ну, подобное состояние нужно пережить, чтобы понять: мир внезапно повернулся задницей, вместо порядка воцарился хаос, и сознание пытается его все-таки как-то упорядочить. Оно отказывается верить, что невзгоды, обрушившиеся на тебя - в значительной мере случайность, потому что против случая ты ничего не можешь. С заговором жидомасонства или мировых корпораций дело иметь желательнее - появляется хоть какая-то конкретика.
И вот я сижу и изумленно слушаю, как товарищи по экспедции, умные парни и женщины, выдвигают гипотезы - одна другой страшнее - согласно которым деяния малолетних подонков есть плод заговора взрослых воздвиженцев с целью выпереть из деревни нас.
На рассеивание призраков заговора повлияли два момента. Первый - приезд местного Анискина, Славы Коцарева, который по случаю такого ЧП вернулся из отпуска. Он навестил нас, ознакомился с теорией заговора и, видимо, слегка охренел - но виду не подал, только спросил, знаем ли мы, что половина фигурантов ночного действа - это уже третье поколение, замешаное на конопле и водке.
Второй - это появление (благодаря тому же Коцареву) самих фигурантов. Потому что, окончательно придя в себя, Елена Алексеевна Беглова отменила планы по переезду в Тенгинку.
- Я построю эту сраную станицу, и этим строительством я займусь прямо сейчас, - сказала она, после чего набрала телефон Коцарева и потребовала "всех этих сучат" к нам во двор, наводить порядок.
Из восьмерых задержанных "сучат" появилось пятеро под конвоем участкового и двух отцов. Отцы выглядели смущенными и обещали компенсировать ущерб. Юноши признаков смущения не показывали.
Так я при свете дня ознакомилась с деревенским бранчем породы гоблинов.
- Значит так, сучата, - сказала Беглова, показывая на окружающий хаос. - Быстро повыносили из дома все бревна, кирпичи и прочую дрянь, что вы накидали.
- А чего то вы обзываетесь? - возмутился один из гоблинов.
- Когда я по-человечески с вами разговаривала, вы мне что кричали!? - рявкнула Беглова. - Так что бегом за уборку.
Под конвоем, состоящим из меня и Саши Родичкина, гоблины приступили к принудительно-восстановительным работам. Я же наблюдала за ними глазами не только конвоира, но и этнографа.
В общем и целом я была довольна тем, что ночью нам не пришлось никого из них бить. Потому что каждого по отдельности любой из нас четверых мог придушить одной рукой. Там наверняка были ребята и постарше (одного из них взяли под стражу и увезли в Курганинск, об остальных малолетки молчали), но эти были настолько "непоказные", что я дву давалась - как это можно было упустить момент и не обратить их в бегство? Тот же Иван Проковьев, 14-летний заводила, выглядел на 12, если не на 11.
Как я уже упомянула, от раскаяния гоблины были далеки. Признаков страха они тоже не выказывали. Конечно же, все они отрицали свою вину - и громче всех Иван Прокофьев, чей писклявый прокуренный голосок было невозможно не узнать, и кто громче всех горланил ночью. Все они были невинными овечками, которы ни с того ни с сего вынули из теплых кроваток менты да поволокли в отделение. Самым невинным был Варус, у которого изъяли нашу магнитолу и мобильные телефоны. Варус твердо верил, что его дядя, курганинский судья, водивший его в Макдональдс, его оправдает.
- А ты в курсе, что если подсудимый родственник судьи - то судье по закону дают отвод? - спросила я. Юный гоблин стушевался, но лишь на миг. Тут же пошла в ход вторая защитная схема: и в колонии люди живут, будем нормальными мужиками. Стигмой судимости в станице никого не запугаешь: судимость чуть ли не у четверти мужского населения.
В ходе общения с гоблинами меня не отпускало чувство когнитивного диссонанса. Они пришли ночью драться с совершенно незнакомыми людьми, по какой-то ничтожной и надуманной причине (им казался диким внешний вид Лёшки с его дредами, серьгами и пиратской эспаньолкой), они ломали дом и если не убили, то жестоко избили бы того, кто не успел бы скрыться в доме. Они могли поджечь дом по совету местной бляди 15-летней Светы Мухотиной. И при этом они нисколько нас не ненавидели. То, что я могла бы совершить только в состоянии берсерка, вызванном дикой яростью и ненавистью в чей-то адрес, они совершили "просто так" и ничем это внутри себя не оправдывали. Они совершенно не нуждались в психологических защитных механизмах, в том, чтобы как-то объяснять самим себе этот акт. Им _захотелось_ - и этого было достаточно.
Надо сказать, я несколько пересмотрела точку зрения на еврейские погромы, охоту на ведьм, убийство Ипатии теоны и прочие свинцовые прелести жизни. До этого мне представлялось, что такие дела творятся в несколько измененном состоянии сознания - чтобы сжечь ведьму, нужно верить, что она страшна и ужасна, может причинить немереный вред и стремится это сделать; нужна параноидалная картина мира, в которой жертва - это агрессор, и если не обезвредить его, тебе и детям твоим гаплык, а ты - рыцарь на белом коне. Нихуа. У меня перед глазами был живой пример: такие вещи можно сделать и ПРОСТО ТАК. То есть, они, конечно, кричали нам "Фашисты, вы дедушку моего откопали!" - но вряд ли кто-то из них верил в это даже ночью.
Конечно, версия о воздвиженском заговоре против нас была полным идиотизмом - "взрослая" Воздвиженка гоблинов не поддержала, и почти каждый, кто имел с нами дело, стремился уверить нас в том, что такого раньше не было и больше не повтоится. Но когда я приступала к более глубинному интервью - оказывалось, что _было_ другое: милый станичный обычай "стенка на стенку". Взрослые с удовольствием вспоминали, как они хлестались то с тенгинскими, то с алексеевскими, как парни с "нижних" (у реки) улиц избивали парней с "верхних", если те случайно забредали - и наоборот... И никому из взрослых не приходило в голов, что гоблинизм их детишек (который они все-таки воспринимали как свой позор) имеет корни вот в этих юношеских воспоминаниях отцов: ах, как славно мы вломили тому-этому, не задаваясь вопросом "за что".
Социальный кризис в деревне, расслоение на имущих и бедняков, видное в воздвиженке невооруженным глазом - просто усугубило уже вполне сложившуюся ситуацию. Отцы, когда хлестались друг с другом ради удали молодецкой, вс-таки блюли нечто вроде кодекса: нельзя было бить женщин, нельзя было - городских, нельзя было всем на одного, если он не заходил на твою улицу. Детишки просто облегчили себя от эого кодекса - а прочее унаследовали от папаш. Развлечений в деревне три: выпивка, танцы и драка. Перед погромом детишки пресытились выпивкой и танцами. Все просто.
