Ну, прочитали мы ту "Крейцерову сонату"

Ряд выводов.

1. Все-таки насколько важен сексуальный дебют. Многие, чья секмуальная жизнь началась с изнасилования, как известно, на этом "переклиниваются". Лев Николаевич переклинился на сексуальном дебюте с проституткой.
Причем сам акт блядства он нравственно оценил совершенно верно. Но он перенес это отношение на секс вообще. В итоге контур замкнулся неправильно.

2. Портрет поколения дан Львом Николаевичем совершенно верно. Срез ухвачен точно: сравните с Куприным. Человек радикально другого склада (при этом гораздо лучше разбирающийся в вопросе) пишет то же самое.

3. Ложь, накрученная вокруг секса, что в те времена, что в нынешние, отвратительна. О животных герой Толстого говорит сугубую чушь, но одна правда есть: посмотрите на кошечек и собачек. Когда им хочется ебацца, они прекрасно обходятся без "индустрии красоты", вранья о духовной близости, проституции в любой форме и проч. Если бы сексуальное поведение человека было естественным, мы бы тоже во всем этом не нуждались - но беда в том, что мы не только не ведем себя естественно, но даже не знаем толком, какое именно сексуальное поведение естественно для хомо сапиенс сапиенс. Но продолжая лгать, мы будем все дальше уходить от разъяснения этой совы, поэтому ложь отвратительна. Почему, в самом деле, чтобы во мне увидели женщину, я должна наложить на себя боевую раскраску и еще этак вот покрутить хвостом?
За прошедшее со времен написания рассказа столетие изменился характер, но не количество лжи. Притом на фоне осуществившейся женской эмансипации она только стала более явной: построенная на физическом влечении семья не стала крепче, люди - счастливее.

4. Еще в одном вопросе герой Толстого безусловно прав: физическое влечение не может "освятить" брак. Дама - дура, ее сторонники сегодня - такие же дураки: ничто естественое нияего не освящает, потому что оно не свято. Пельмени не освящают стола, секс - супружеского ложа. И то и другое в лучшем случае _уместно_.

5. В _описательной_ части женской психологии - снова сто пудов правды. Неработающая и не занятая детьми женщина в расцвете своей чувственности с неизбежностью будет скучать и искать приключений на свою... И на голову тоже. А что ж ей еще остается делать? В шахматы играть?

6. Впечатление такое, что Куприн написал рассказ "Страшная минута" в пику. Не знаю, правда или нет - впечатление. Так вот, у Куприна вышло намного лучше, потому что:

а) короче;
б) Куприн не отказывает женщине в праве на чувственность, он находит эту чувственность вполне естественной;
в) тезис "секс не освящает любовь, наоборот - должен быть освящен любовью" раскрыт более радикально и беспощадно: героиня осознает, что осуществление "права на счастье" будет актом низкого вероломства по отношению к любящему мужу и ребенку. И все, и никакого этго толстовского манихейства.

2 Могултай по поводу Карфагена

а) Все это очень бла-ародно, но от того Честертон злобным не становится.

Б) Слово Дэвиду Геммеллу:

...Зибен сел у фонтана, окунул руку в воду.

— Ну вот, теперь ты видишь, почему это место называется Холмом Шести Дев. — В середине бассейна стояли статуи шести женщин, искусно высеченные из одной глыбы мрамора. Они располагались кружком, и каждая, слегка склоняясь, простирала руки словно в мольбе. Над ними высилась фигура старца с огромной урной в руках — из нее и струился фонтан, брошая белые фигуры. — Несколько веков назад с севера нагрянуло войско и осадило Гульготир — тогда на этом месте принесли в жертву шестерых дев, чтобы умилостивить богов войны. Их утопили. После этого боги оказали защитникам милость, и те отбили врага.

Зибен улыбнулся, видя, как сузились светло-голубые глаза Друсса. Воин запустил ручищу в свою постриженную лопатой черную бороду — верный признак растущего раздражения.

— Ты не веришь, что богов можно умилостивить? — как ни в чем не бывало поинтересовался поэт.

— Только не кровью невинных.

— Но ведь они победили, Друсс, — значит жертвоприношение все же имело смысл?

Воин потряс головой:

— Раз они верили, что жертва умилостивит богов, то стали сражаться с удвоенной силой — но их могла бы вдохновить на это чья-то хорошая речь, и никакой жертвы бы не понадобилось.

— Ну а если боги в самом деле требовали этой жертвы и в самом деле помогли выиграть сражение?

— Лучше бы тогда его проиграли.

— Ага! — торжествующе вскричал Зибен. — Но ведь тогда погибло бы гораздо больше невинных: женщин насиловали бы и убивали, детей резали в колыбелях. Что ты на это скажешь?

— А ничего. Большинство людей понимает разницу между духами и коровьим навозом — незачем об этом спорить.

— Брось, старый конь, ты просто не хочешь говорить. Между тем ответ прост: принципы добра и зла основаны не на математике. Они зиждутся на желании — или нежелании — отдельных людей поступать хорошо, как по совести, так и по закону.

— Слова, слова, слова! Они ничего не значат! — отрезал Друсс. — От людских желаний как раз все зло и происходит. Что до совести и закона — как быть, если совести у человека нет, а закон допускает жертвоприношения? Делает ли это жертву добрым делом? Ну хватит. Нечего втягивать меня в очередной бессмысленный спор.
______________________

Так вот, я на стороне Друсса.