Во "внутренне-хронологическом порядке", то есть, начиная от "Последней чаши" и заканчивая "Персидским мальчиком", пришла к выводу, что больше так делать не буду. Уж больно печальные истории, в таких количествах их трудно переваривать. Я понимаю, что в периоде, о котором повествует Рено, веселого было мало в реале, а особенно для таких людей, как ее герои - одаренных способностью тонко чувствовать и понимать. Печальна история Сократа - и история Алексия, глазами которого мы видим Сократа, тоже печальна. Печальна история Диона - и история Никерата, глазами которого мы видим Диона. Ну и наконец, печальна история Александра, на которого мы смотрим глазами Багоаса.
И вообще для влюбленной в Александра Рено нет повести печальнее на свете.
Творческий метод Рено - "большой человек глазами маленького" - мне нравится, и я собираюсь взять его на вооружение, если буду писать еще одну штуку по Толкиену - о падении Нуменора. Такой метод создает нужную стереоскопичность. Когда пишешь о царях и полководцах, легко забыть о простых людях, которые где-то там внизу копошатся. Метод Рено от этого спасает, хотя совсем уж простыми людьми ее герои не являются: Алексий принадлежит к афинскому, так сказать, миддл-классу, Никерат - весьма успешный актер, соприкасающийся как с социальным верхом, так и с социальным низом, а Багоас хоть и раб - но знатного рода и царский. Но тем не менее всем ее протагонистам знакомы как близость светил, так и страх перед завтрашним днем, чувство собственной малозначимости, зависимости - что роднит их с читателем.
Лишь дважды Рего изменяет этому принципу - в "Тезее", где повествование ведется от лица собственно Тезея, с детства сознающего, что такое судьба царей - и в "Небесном пламени", где автор занимает позицию "всезнающего рассказчика".
Александр - любимый (даже слишком) герой Рено и мой любимый (не считая Тезея) герой у Рено. Рядом с дилогией Рено об Александре меркнут собственно исторические книги об этом человеке, прочитанные мной. В отношении Рено и Александра я согласна с тем высказыванием Честертона, где он говорит, что пока история будет сводиться к сухому накапливанию фактов, исторические романы будут правдивее. Историки то и дело задаются вопросом: что же такое Александр - гений или безумец? Как это он, воспитанный, с одной стороны, в традициях македонской военной демократии, а с другой - в эллинских, эволюционировал в тирана? Рено отвечает на этот вопрос очень изящно: рвался-рвался человек к совершенству - и надорвался. Как в том анекдоте про Брумеля - тяжелое детство, деревянные игрушки, прибитые к потолку... Пацан с живой от рождения душой растет в ситуации, где "подлость - норма жизни". Тут два выхода: или мимикрировать и стать как все, погубить себя, свое "пламя с небес" - или, получив столь грустный ответ на вопрос "что такое человек", сказать себе: нет, тогдая человеком быть не хочу и на меньшее чем бог, не согласен. Очень легко понять парня, который, имея такого отца как Филипп и такую мать как Олимпиада, искал доказательств своему божественному происхождению. Тут происхождению от черта будешь рад. И тот факт, что среди окружающих не нашлось никого, кто мог бы вправить мальчику мозги, плохо говорит скорее об окружающих, чем о мальчике. Давая в конце "Последней чаши" отсылку к временам Александра, Рено едва ли не вслух жалеет о том, что Сократ и Александр разминулись - вот уж кто не стал бы строить прожекты по воспитанию идеального правителя, а сумел увидеть в Александре первым делом предельно одинокого ребенка.
Конечно, в "Персидском мальчике" Рено уже перегибает палку - ну такой Ниэнной несет от тех глав, где она устами Багоаса пытается оправдать Александра, пошедшего вразнос, ну так она сентиментальна... Но даже тут это в пределах допустимого - ведь Александра оправдывает не столько автор, сколько тот же Багоас, во-первых, влюбленный по уши, а во-вторых, неоднократно имевший дело с людьми, которые совершенно непринужденно творили то, для чего Александру требовался приступ берсерка. После Дария, который в отношении человеческой жизни проявлял изумительный пофигизм, когда речь не шла о его собственной - и это воспринималось как офигительный прогресс по сравнению с временами Оха и визиря Багоаса, которым просто нравилось убивать - выкрутасы Александра действительно смотрелись как нечто терпимое.
И - последнее, но не по значению - мне нравится отсутствие у Рено того, чем грешит хотя бы Ефремов: дурного восхищения "этим замечательным веротерпимым язычеством" и оккультизмом. Рено, конечно, выдумала погибшую до расцвета первую любовь Александра - рабыню Горго, которую сначала изнасиловал Филипп, а потом из ревности прикончила во время Дионисий Олимпиада, и выдумала рассуждения Александра о судьбе женщин, о том что вот - зачем человеку, обреченному на такую пропащую жизнь, дается разумная душа? - но вот сама эта атмосфера, когда существование людей, обреченных на участь червей, воспринимается как данность, как должное - и даже над богами висит молот Рока - он передана хорошо, и ни капли не выдумана, она переходит из книги в книгу. "Маленькие люди" просто переходят из мглы во мглу, и никто никогда не склонится над их душой, чтобы согреть ее в ладонях. У Ефремова этого нет - есть мистерии, полные таинственности и красоты; а что во время этих мистерий можно было под шумок разорвать на части соперницу, и никто потом не спросит: божественное, мля, безумие - этого нет.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
