Меня, как и многих, учили, конечно, противоположному: непременно быть в употреблении у каждого вообще, друзья - не те, что тебе нравятся и общие интересы - а те, что нравятся маме и которые тебя предают и обращаются как с дерьмом. То же - про право родственников вытворять со мной что угодно, абъюзить и использовать.
Угу. Психология осаждённой крепости какая-то: ад, из которого нельзя никуда деться, и надо уметь подстраиваться под ужасных людей, потому что они не пытаются убить тебя немедленно. И ключевая идея. что всегда вокруг будут одни сволочи, что избавиться от них нельзя и никаких нормальных людей не существует. Или что эти и есть - нормальные. Но никаких других, лучше этих, не существует, есть только ещё более страшные людоеды.

Мне очень четко повторяли, что мои слезы и боль - фигня, я злодейка и чудовище, что смею плакать и нехотеть
Угу. Аналогично. Я потом пыталась дочке рассказать, как это всё было, и сложно было слова подобрать. "Было запрещено говорить вслух о том, что у тебя есть интересы и потребности" - не только детям, взрослым женщинам тоже. Не уверена, полагалось ли изнутри головы считать себя таким же стойким оловянным солдатиком или следовало практиковать двоемыслие, но отчётливо помню, что наличие своих интересов и потребностей полагалось тщательно скрывать от других людей. Не говоря уж о том, чтобы объединяться с кем-то и защищать свои интересы (для этого их требовалось бы осознать и озвучить, иначе оч. сложно договариваться и объединяться).

Насчёт примеров "как надо" - мы с дочкой в прошлом году читали рассказы Чехова. И там, внезапно, нашлись женщины, которые осознают свои интересы и готовы их отстаивать. Объединяться с другими женщинами - нет (хотя Лида в рассказе "Дом с мезонином" защищает интересы других женщин: матери, сестры, крестьянок из деревни), но хотя бы личную ассертивность они проявляют.)
В школе, конечно, с такого ракурса никто эти рассказы не рассматривает, там всё больше упирают на "пробуждающуюся женственность".