Так, стешочег
Птица (пусть будет камышовка), раскачиваясь на ветке
(пусть будет сакуры) смотрит на самурая.
Самурай сидит в клетке -
и слушает птицу, потихонечку умирая.
Его зовут Такасуги
Синсаку,
И на досуге
он вникает в оёмэйгаку,
Сиречь, философское учение Ван Янмина,
Состоящее в том, что сердце - взведенная мина
С часовым механизмом (по последней гайдзинской моде),
И если оно слишком долго бьется несообразно природе,
То оно в один прекрасный момент непременно сделает "БАХ!"
И глядишь - опять палач останется на бобах -
Да простит мне этот русизм читатель...
А с другой стороны - пусть и немного некстати -
но бобами гоняют демонов на церемонии о-хараи...
Впрочем, и это неважно. Вернемся к нашему самураю.
Он не то чтобы боится смерти или, скажем, пылает местью -
нет, он просто хочет, чтобы "Бах!" произошел в нужное время и в нужном месте,
И поэтому дико завидует птице, хотя внешне спокоен,
Как был спокоен в такой же клетке его учитель Ёсида Сёин.
И "хинику" в его улыбке разглядеть можно только опытным глазом
(это слово традиционно принято переводить как "сарказм",
но записываетеся оно знаками "кожа и мясо".
Почему? Загадка. У японцев таких еще масса).
Самурай берет сямисэн, сочленяет с грифом,
Надевает струны - и замысловатым восточным риффом
Перехватывает мелодию у камышовки.
Шкура мертвой кошки отзывается кости и шелку,
И по мере того, как от песни рождается песня
Неинтересный мир становится интересней.
(пусть будет сакуры) смотрит на самурая.
Самурай сидит в клетке -
и слушает птицу, потихонечку умирая.
Его зовут Такасуги
Синсаку,
И на досуге
он вникает в оёмэйгаку,
Сиречь, философское учение Ван Янмина,
Состоящее в том, что сердце - взведенная мина
С часовым механизмом (по последней гайдзинской моде),
И если оно слишком долго бьется несообразно природе,
То оно в один прекрасный момент непременно сделает "БАХ!"
И глядишь - опять палач останется на бобах -
Да простит мне этот русизм читатель...
А с другой стороны - пусть и немного некстати -
но бобами гоняют демонов на церемонии о-хараи...
Впрочем, и это неважно. Вернемся к нашему самураю.
Он не то чтобы боится смерти или, скажем, пылает местью -
нет, он просто хочет, чтобы "Бах!" произошел в нужное время и в нужном месте,
И поэтому дико завидует птице, хотя внешне спокоен,
Как был спокоен в такой же клетке его учитель Ёсида Сёин.
И "хинику" в его улыбке разглядеть можно только опытным глазом
(это слово традиционно принято переводить как "сарказм",
но записываетеся оно знаками "кожа и мясо".
Почему? Загадка. У японцев таких еще масса).
Самурай берет сямисэн, сочленяет с грифом,
Надевает струны - и замысловатым восточным риффом
Перехватывает мелодию у камышовки.
Шкура мертвой кошки отзывается кости и шелку,
И по мере того, как от песни рождается песня
Неинтересный мир становится интересней.
no subject