![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Это называется "заучиться". История Лю Баня и Сян Юя настолько прочно вошла в мой моск (она является таким хрестоматийным общим местом в китайской и японской литературе, мимо нее никак нельзя пройти), что мне просто не пришло в голову, что кто-то может быть не в курсе. Сказать китайцу или японцу "с четырех сторон песни царства Чу" - это то же самое, что европейцу сказать, например, "он умыл руки" - сразу в башке всплывает конкретная историческая фигура и конкретная ситуация. Для нас - история Христа и Пилата, для китайцев - вот эта:
И хотя я зарекалась ничего не говорить про "жэнь" - скажу таки пару слов как литературоед.
В литературе - и японской и китайской - Сян Юй окружен некоторым сентиментальным флером (особенно сентиментальным в Японии, где исконно любят пораженцев. Как поймают, так и любят всем скопом, хе-хе...).
Во-первых, Лю Бань взял его не доблестью, а хитростью, явив при этом крестьянскую смекалку - которой тоже симпатизируют, но совсем в других тонах.
Во-вторых, народ во всем мире исконно любит не только истории про войну, но и истории про любоффь. У Сян Юя была любимая наложница - Юй Цзи. Когда он потерпел поражение, они бежали к реке и оба покончили с собой, обменявшись трогательными предсмертными стихами.
Сян Юй:
Силою двигал горы - да! - дыханьем мир покрывал
Но минуло время мое - да! - колесницу не тянет скакун...
Колесницу не тянет скакун мой - да! - что же поделать с ним?
Милая Юй! Милая Юй! Что же поделать нам?...
Юй Цзи:
Ханьское войско на землю нашу пришло
Чуские песни слышны с четырех сторон
И прервалось дыханье царя моего...
И для чего женщине этой жизнь?...
(пер. А. Матвеева)
С именем Сян Юя связано несколько сентиментальных историй. Так, когда они еще "дружили" с Лю Банем, Сян Юй позвал его на пир в Хунмэне. Один из сподвижников Сян Юя намекнул ему, что неплохо бы воспользоваться случаем и сделать опасному конкуренту секир-башка. Сян Юй сделал вид, что не понимает намеков. Тогда сподвижник подошел к Сян Чжуану, двоюродному брату Сян Юя, и потихонечку сказал: "Наш повелитель - сущая размазня. Ты войди в шатер, пожелай гостю долголетия, а когда закончишь пожелание, попроси разрешения исполнить танец с мечом, во время которого напади на Лю Баня и убей его. Если ты не сделаешь так, мы все окажемся его пленниками".
Но Сян-бо, который приглашал Лю Баня в гости и обменялся с ним клятвами, раскусил замысел своего родича и присоединился к танцу. Всякий раз, когда Сян-чжуан оказывался в опасной близости от Лю Баня, Сян-бо отражал удар, притворяясь, что тоже танцует и все так вообще задумано.
Соратник Лю Баня, Фань Куай, узнав, что дело пахнет отнююдь не розовым маслом, вошел в шатер и гневно уставился на Сян Юя. "Эьто что за человек" - спросил Сян Юй. Ему отрекомендовали Фань Куая как друга и телохренителя Лю Баня. “Бравый воин, — сказал Сян-юй,— жалую тебе чару вина”. Как и положено славному богатырю, Фань Куай выглушил здоровую чару и начал рубить и есть большими кусками пожалованную ему свиную лопатку. Сян-Юй спросил: а не слабо выпить еще? Ответ Фань Куая вошел в исторические анналы: "Я не убегу даже от встречи со смертью, стоит ли отказываться от чары вина? Император Цинь Ши-хуанди имел сердце тигра и волка, он убивал людей так, будто боялся, что не успеет перебить всех; он наказывал людей, словно боялся, что не успеет наказать всех, вот почему все в Поднебесной восстали против него. Мой повелитель первым вступил в столицу, но не посмел присвоить себе даже самой малости, он закрыл и опечатал дворцовые палаты и вернулся, став лагерем в Башане, чтобы дождаться там вашего, прибытия. И вот, при всех своих тяжких трудах и высоких заслугах, Лю Бань до сих пор еще не пожалован титулом князя - напротив, вы замышляете его убить. Это не более как продолжение пути, который привел к гибели династию Цинь, и я смиренно полагаю, что вы, Великий ван, не пойдете по нему!”
Сян-Юй устыдился, обстановка несколько разрядилась, Лю Бань вышел из палатки под предлогом облегчиться и они с Фань Куаем тихонечко свалили из лагеря Сян Юя. Чжан Ляну, оставшемуся прикрывать отход своего вождя, Сян Юй ничего не сделал, хотя его приближенные затаили некоторую грубость (дары, преподнесенные Чжан Ляном от имени Лю Баня, названый отец Сян Юя порубил мечом - видимо, потому что ему запретили порубить дарителя).
За склонность к такого рода сантиментам, наверное, Сян Юя и считали более человечным, чем Лю Бан - его реакции были более спонтанны и эмоциональны. Лю Бань жде проявлял типично селянский прагматизм в сочетании с такой же селянской беспощадностью. например, когда он выходил из окружения (военная удача в тот раз улыбнулась Сян Юю), он одел воинами две тысячи женщин и погнал их вперед. Солдаты Сян Юя атаковали их и порубали, полководец Цзи Синь, надевший регалии Лю Баня, чтобы отвести глаза воинам Сян-Юя, попал в плен - а сам Лю Бань в это время удрал через восточные врата. Вообще, Лю Бань насчет всякого рода хитростей был большой мастак. Сян Юй жесток спонтанно, рывками - воо наехал на него кто-то, попал под горячую руку, хоба - готово дело: сварили живьем. Лю Бань жесток расчетливо. Наверное, именно это старые пердуны, пересказывавшие Сыма Цяню байки своей молодости, и имели в виду.
И хотя я зарекалась ничего не говорить про "жэнь" - скажу таки пару слов как литературоед.
В литературе - и японской и китайской - Сян Юй окружен некоторым сентиментальным флером (особенно сентиментальным в Японии, где исконно любят пораженцев. Как поймают, так и любят всем скопом, хе-хе...).
Во-первых, Лю Бань взял его не доблестью, а хитростью, явив при этом крестьянскую смекалку - которой тоже симпатизируют, но совсем в других тонах.
Во-вторых, народ во всем мире исконно любит не только истории про войну, но и истории про любоффь. У Сян Юя была любимая наложница - Юй Цзи. Когда он потерпел поражение, они бежали к реке и оба покончили с собой, обменявшись трогательными предсмертными стихами.
Сян Юй:
Силою двигал горы - да! - дыханьем мир покрывал
Но минуло время мое - да! - колесницу не тянет скакун...
Колесницу не тянет скакун мой - да! - что же поделать с ним?
Милая Юй! Милая Юй! Что же поделать нам?...
Юй Цзи:
Ханьское войско на землю нашу пришло
Чуские песни слышны с четырех сторон
И прервалось дыханье царя моего...
И для чего женщине этой жизнь?...
(пер. А. Матвеева)
С именем Сян Юя связано несколько сентиментальных историй. Так, когда они еще "дружили" с Лю Банем, Сян Юй позвал его на пир в Хунмэне. Один из сподвижников Сян Юя намекнул ему, что неплохо бы воспользоваться случаем и сделать опасному конкуренту секир-башка. Сян Юй сделал вид, что не понимает намеков. Тогда сподвижник подошел к Сян Чжуану, двоюродному брату Сян Юя, и потихонечку сказал: "Наш повелитель - сущая размазня. Ты войди в шатер, пожелай гостю долголетия, а когда закончишь пожелание, попроси разрешения исполнить танец с мечом, во время которого напади на Лю Баня и убей его. Если ты не сделаешь так, мы все окажемся его пленниками".
Но Сян-бо, который приглашал Лю Баня в гости и обменялся с ним клятвами, раскусил замысел своего родича и присоединился к танцу. Всякий раз, когда Сян-чжуан оказывался в опасной близости от Лю Баня, Сян-бо отражал удар, притворяясь, что тоже танцует и все так вообще задумано.
Соратник Лю Баня, Фань Куай, узнав, что дело пахнет отнююдь не розовым маслом, вошел в шатер и гневно уставился на Сян Юя. "Эьто что за человек" - спросил Сян Юй. Ему отрекомендовали Фань Куая как друга и телохренителя Лю Баня. “Бравый воин, — сказал Сян-юй,— жалую тебе чару вина”. Как и положено славному богатырю, Фань Куай выглушил здоровую чару и начал рубить и есть большими кусками пожалованную ему свиную лопатку. Сян-Юй спросил: а не слабо выпить еще? Ответ Фань Куая вошел в исторические анналы: "Я не убегу даже от встречи со смертью, стоит ли отказываться от чары вина? Император Цинь Ши-хуанди имел сердце тигра и волка, он убивал людей так, будто боялся, что не успеет перебить всех; он наказывал людей, словно боялся, что не успеет наказать всех, вот почему все в Поднебесной восстали против него. Мой повелитель первым вступил в столицу, но не посмел присвоить себе даже самой малости, он закрыл и опечатал дворцовые палаты и вернулся, став лагерем в Башане, чтобы дождаться там вашего, прибытия. И вот, при всех своих тяжких трудах и высоких заслугах, Лю Бань до сих пор еще не пожалован титулом князя - напротив, вы замышляете его убить. Это не более как продолжение пути, который привел к гибели династию Цинь, и я смиренно полагаю, что вы, Великий ван, не пойдете по нему!”
Сян-Юй устыдился, обстановка несколько разрядилась, Лю Бань вышел из палатки под предлогом облегчиться и они с Фань Куаем тихонечко свалили из лагеря Сян Юя. Чжан Ляну, оставшемуся прикрывать отход своего вождя, Сян Юй ничего не сделал, хотя его приближенные затаили некоторую грубость (дары, преподнесенные Чжан Ляном от имени Лю Баня, названый отец Сян Юя порубил мечом - видимо, потому что ему запретили порубить дарителя).
За склонность к такого рода сантиментам, наверное, Сян Юя и считали более человечным, чем Лю Бан - его реакции были более спонтанны и эмоциональны. Лю Бань жде проявлял типично селянский прагматизм в сочетании с такой же селянской беспощадностью. например, когда он выходил из окружения (военная удача в тот раз улыбнулась Сян Юю), он одел воинами две тысячи женщин и погнал их вперед. Солдаты Сян Юя атаковали их и порубали, полководец Цзи Синь, надевший регалии Лю Баня, чтобы отвести глаза воинам Сян-Юя, попал в плен - а сам Лю Бань в это время удрал через восточные врата. Вообще, Лю Бань насчет всякого рода хитростей был большой мастак. Сян Юй жесток спонтанно, рывками - воо наехал на него кто-то, попал под горячую руку, хоба - готово дело: сварили живьем. Лю Бань жесток расчетливо. Наверное, именно это старые пердуны, пересказывавшие Сыма Цяню байки своей молодости, и имели в виду.
no subject
Перевод, очевидно, сделан китайцем, очень хорошо знающим русский язык, но не улавливающим некоторые смысловые нюансы.
"Однажды ночью, находясь в окружении, Сян Юй и его войска услышали знакомые с детства мелодии – то были народные песни родины Сян Юя, покоренного царства Чу. Сян Юй решил, что войска Лю Бана захватили Чу и взяли в плен соплеменников. Патриотические чувства к родным и к родине сразу же наполнили тоской сердца солдат войск Сян Юя. Под покровом ночи, все солдаты его армии разбежались в разные стороны, кто—куда."
Посмеявшись, задумался. Выходит, в русском языке "тоска о родине" и "патриотизм" чуть ли не антонимы? Хм. :/
народ во всем мире исконно любит не только истории про войну, но и истории про любоффь
Ольга, а у Вас нет желания рассказать как-нибудь про У Сяньгуя и Чэнь Юаньюань? Там и война, и любовь, и предательство, и верность... и все в одном. ;) В сети все это как-то обрывками. Не совсем понятно, где проходят границы между фактами, домыслами и легендами. :(
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Это же так, брызги шампанского. Я просто пересказываю очень старые анекдоты.
no subject
no subject
no subject
Хотя хрен знает этих китайцев. По версии Сыма Цяня стихи были сложены на прощальном пиру перед послежней битвой. В таком случае их слышало довольно много народу.