![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
О матерщине в художественном произведении
http://www.livejournal.com/users/gilras/75138.html
По следам вот этого разговора.
Вопреки мнению некоторых людей, среди которых есть как ни странно, литераторы и даже литературоведы, мат в художественном произведении не только допустим, но временами необходим для решения художественной же задачи. И степень допустимости ненорматива в каждом конкретном случае определяется _единственно_ тем, как именно неонорматив решает поставленную художественную задачу. ВСЁ. Единственный критерий, по которому матерщину в книге можно осуждать как средство художественной речи – это ее несовпадение с творческой задачей.
Далее, под катом, начинается предметный разговор – а стало быть, и ненорматив.
Матерщина в художественном произведении может преследовать несколько целей, и я сейчас очерчу основные.
1. Характеристика персонажа. Именно тот случай, о котором пишет Гильрас, упоминая «Казус Кукоцкого». У меня достаточно знакомых медиков, чтобы я на этой фразе по-доброму засмеялась: да, часто-густо они выражаются именно так. В поток интеллигентной речи вворачивается мат, причем образный, характерный, весьма яркий и точный как скальпель хорошего хирурга. «Пиздяных дел мастер». Замечательно. Человек с мало-мальским вкусом к языку должен признать, что никакой эвфемизм тут невозможен.
Как это ни парадоксально, мат _крайне редко_ нужен для характеристики персонажа, выражающегося в стиле «сукаблянах». Его примитивную, «жвачную» матерщину действительно можно опустить, заменить эвфемизмом по типу shit-sugar, или хотя бы троеточием. Полного написания требует именно мат, подобный мату из «Казуса Кукоцкого» - характерный, нестандартный. Когда Довлатов в «Заповеднике» воспроизводит речь квартирного хозяина, состоящую практически из одной матерщины, эта матерщина довольно «необще» выглядит и в контексте образа бьет наповал: перед нами возникает существо с другой планеты, создание, с которым герой Довлатова не может найти общего языка, потому что он и матерится-то иная, он _иначе мыслит_.
По поводу сержанта Зима: если у Хайнлайна "он говорил минут пятнадцать, смешал нас с грязью, ни разу не повторился и не допустил непристойности" – значит, Хайнлайну именно такой Зим и был нужен. У меня есть знакомый, который, попав себе молотком по пальцу, говорит «с-судорога». Если я возьму его за прототип для какого-то персонажа, этот персонаж будет именно так и говорить – во всяком случае, при дамах. Если для характеристики персонажа мне нужно подчеркнуть, что он _не_ матерится – то я это подчеркну.
2. Характеристика ситуации. Как в «Девятой роте», когда моджахеды начинают ползти из всех щелей, персонаж говорит «пиздец» - потому что ситуация действительно такова.
Как правило, особенно сильно работает, если персонаж в других ситуациях не матерится и, по возможности, даже не ругается вообще.
3. Создание атмосферы. То, что отмечено опять же Гильрас в примере с Э. Лимоновым: «На мой взгляд мат более чем уместен у Эдуарда Лимонова в «Это я, Эдичка». Наверное потому, что книжка звучит как отчаянный крик, а герой от лица которого идет повествование там такой, что без матов этот крик выглядил бы неестесвенно. Да и вообще там мат, именно в контексте той книжки, создает экзенстенциальное напряжение, передает экзенстенциальное отчаяние». Очень хорошо это у Егора Летова в стихах и у Венедикта Ерофеева в прозе.
Замечу, однако, что глава «Серп и Молот – Карачарово» у него, тем не менее, состоит только из трех слов: «И немедленно выпил».
4. Создание взрывного комического эффекта, работающего на контрасте. Прием известный со времен Аристофана – старичок вовсю им пользовался. Из наших современников лучше всего это удается Лесю Подервянскому, который работает, надо сказать, строго в аристофановской традиции.
5. Перверсия пафоса. Объясняю на примере из Пелевина:
«- Добро по своей природе всепрощающе. Подумайте, всех этих нынешних палачей раньше ссылали в сибирские села, где они целыми днями охотились на зайцев и рябчиков. Нет, интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом.
- Сильный образ».
И ведь действительно сильный. Как это работает? Мысленно уберите из текста предложение с пререкаемой фразой. У вас получится текст с философским пафосом, причем тяготеющим к категории сакрального: добро, святыни, тема зла, корни... И тут в тексте появляется оборот «выебать телеграфным столбом» - и пафос фразы в целом становится сатирическим. Мат словно вышибает котурны из-под актера, задвигающего философский монолог.
6. Намеренная деэстетизация текста. Особенно часто встречается у «антивоенных» авторов – Ремарка, Барбюса – и «антитюремных» - Шаламова, Губермана, Довлатова... Отчасти это все та же перверсия пафоса: тексты на военную тематику тяготеют к героическому пафосу, на тюремную – к, как бы это поточнее сказать... «страдальческому» - что резко противоречит художественной задаче, решаемой автором – поэтому деэстетизация явления (война, тюрьма) достигается через деэстетизацию текста. Автор прекрасно отдает себе отчет в том, что мат читать многим людям противно. Именно поэтому в тексте и матерятся: читателю _должно_ быть противно читать о войне, о зоне, его _должно_ воротить от всего этого.
Парадоксальным образом этот прием может работать и на _создание_ героического пафоса. Когда умная женщина Элеонора Раткевич отвечала на критику ПТСР, она это поняла и очертила: подлинная героика не нуждается в эстетизации. Обойдемся мы без красной крови, белых скал, прекрасных дев и хлопанья орлиных крыл: будет вам вместо этого темный подвал и говнище по колено, и все равно обрыдаетесь. И ведь обрыдались.
В общих чертах – вот так.
По следам вот этого разговора.
Вопреки мнению некоторых людей, среди которых есть как ни странно, литераторы и даже литературоведы, мат в художественном произведении не только допустим, но временами необходим для решения художественной же задачи. И степень допустимости ненорматива в каждом конкретном случае определяется _единственно_ тем, как именно неонорматив решает поставленную художественную задачу. ВСЁ. Единственный критерий, по которому матерщину в книге можно осуждать как средство художественной речи – это ее несовпадение с творческой задачей.
Далее, под катом, начинается предметный разговор – а стало быть, и ненорматив.
Матерщина в художественном произведении может преследовать несколько целей, и я сейчас очерчу основные.
1. Характеристика персонажа. Именно тот случай, о котором пишет Гильрас, упоминая «Казус Кукоцкого». У меня достаточно знакомых медиков, чтобы я на этой фразе по-доброму засмеялась: да, часто-густо они выражаются именно так. В поток интеллигентной речи вворачивается мат, причем образный, характерный, весьма яркий и точный как скальпель хорошего хирурга. «Пиздяных дел мастер». Замечательно. Человек с мало-мальским вкусом к языку должен признать, что никакой эвфемизм тут невозможен.
Как это ни парадоксально, мат _крайне редко_ нужен для характеристики персонажа, выражающегося в стиле «сукаблянах». Его примитивную, «жвачную» матерщину действительно можно опустить, заменить эвфемизмом по типу shit-sugar, или хотя бы троеточием. Полного написания требует именно мат, подобный мату из «Казуса Кукоцкого» - характерный, нестандартный. Когда Довлатов в «Заповеднике» воспроизводит речь квартирного хозяина, состоящую практически из одной матерщины, эта матерщина довольно «необще» выглядит и в контексте образа бьет наповал: перед нами возникает существо с другой планеты, создание, с которым герой Довлатова не может найти общего языка, потому что он и матерится-то иная, он _иначе мыслит_.
По поводу сержанта Зима: если у Хайнлайна "он говорил минут пятнадцать, смешал нас с грязью, ни разу не повторился и не допустил непристойности" – значит, Хайнлайну именно такой Зим и был нужен. У меня есть знакомый, который, попав себе молотком по пальцу, говорит «с-судорога». Если я возьму его за прототип для какого-то персонажа, этот персонаж будет именно так и говорить – во всяком случае, при дамах. Если для характеристики персонажа мне нужно подчеркнуть, что он _не_ матерится – то я это подчеркну.
2. Характеристика ситуации. Как в «Девятой роте», когда моджахеды начинают ползти из всех щелей, персонаж говорит «пиздец» - потому что ситуация действительно такова.
Как правило, особенно сильно работает, если персонаж в других ситуациях не матерится и, по возможности, даже не ругается вообще.
3. Создание атмосферы. То, что отмечено опять же Гильрас в примере с Э. Лимоновым: «На мой взгляд мат более чем уместен у Эдуарда Лимонова в «Это я, Эдичка». Наверное потому, что книжка звучит как отчаянный крик, а герой от лица которого идет повествование там такой, что без матов этот крик выглядил бы неестесвенно. Да и вообще там мат, именно в контексте той книжки, создает экзенстенциальное напряжение, передает экзенстенциальное отчаяние». Очень хорошо это у Егора Летова в стихах и у Венедикта Ерофеева в прозе.
Замечу, однако, что глава «Серп и Молот – Карачарово» у него, тем не менее, состоит только из трех слов: «И немедленно выпил».
4. Создание взрывного комического эффекта, работающего на контрасте. Прием известный со времен Аристофана – старичок вовсю им пользовался. Из наших современников лучше всего это удается Лесю Подервянскому, который работает, надо сказать, строго в аристофановской традиции.
5. Перверсия пафоса. Объясняю на примере из Пелевина:
«- Добро по своей природе всепрощающе. Подумайте, всех этих нынешних палачей раньше ссылали в сибирские села, где они целыми днями охотились на зайцев и рябчиков. Нет, интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом.
- Сильный образ».
И ведь действительно сильный. Как это работает? Мысленно уберите из текста предложение с пререкаемой фразой. У вас получится текст с философским пафосом, причем тяготеющим к категории сакрального: добро, святыни, тема зла, корни... И тут в тексте появляется оборот «выебать телеграфным столбом» - и пафос фразы в целом становится сатирическим. Мат словно вышибает котурны из-под актера, задвигающего философский монолог.
6. Намеренная деэстетизация текста. Особенно часто встречается у «антивоенных» авторов – Ремарка, Барбюса – и «антитюремных» - Шаламова, Губермана, Довлатова... Отчасти это все та же перверсия пафоса: тексты на военную тематику тяготеют к героическому пафосу, на тюремную – к, как бы это поточнее сказать... «страдальческому» - что резко противоречит художественной задаче, решаемой автором – поэтому деэстетизация явления (война, тюрьма) достигается через деэстетизацию текста. Автор прекрасно отдает себе отчет в том, что мат читать многим людям противно. Именно поэтому в тексте и матерятся: читателю _должно_ быть противно читать о войне, о зоне, его _должно_ воротить от всего этого.
Парадоксальным образом этот прием может работать и на _создание_ героического пафоса. Когда умная женщина Элеонора Раткевич отвечала на критику ПТСР, она это поняла и очертила: подлинная героика не нуждается в эстетизации. Обойдемся мы без красной крови, белых скал, прекрасных дев и хлопанья орлиных крыл: будет вам вместо этого темный подвал и говнище по колено, и все равно обрыдаетесь. И ведь обрыдались.
В общих чертах – вот так.
no subject
no subject
М.Жванецкий "Пишущему и показывающему"
no subject
Насчёт сержанта - угу, Хайнлайну такой и был нужен. Я просто сегодня подумала, что времена тогда были и в Америке более пуританские, мат бы не напечатали, поди. Писатели обходились матозаменителями, а читатель в реально сержантской речи мог скорее ожидать присутствия крепких ругательств, чем отсутствия.
(Оффтоп: а сержант Зим - мужик вообще классный; а за то, что из него сделали в киношке по "Звёздной пехоте", надо бы морду бить...)
no subject
Я вот тут... м-м-м... проходя мимо... поинтересовалась содержанием разговора, приведённого по ссылке.
И вот какая примечательная примечательность кинулась, бросилась и швырнулась мне в глаза при первых же словах комментария того-кто-там-с-крыльями (оказалось потом, что оно женского роду, впрочем, это как раз неважно).
Итак: Тему мата в литературе пишет человек, у которого в тексте - "беллИтристика", "надо высказываТСя" и проч.
Кажется, само по себе характерно и дальнейших комментариев не требует....
no subject
Так что, если бы я, допустим, взялась о таком вот рассказывать... вероятно, был бы и мат. Иначе просто не бывает, достоверности в рассказе не будет.
Но в большинстве случаев - все же не люблю.
Разве недостоверно?
наливающиеся кровью глаза, -- третий случай со мной сегодня. Да и с другими
то же было. Дает какой-то сукин сын червонец, я ему сдачи -- четыре
пятьдесят... Вылез, сволочь! Минут через пять смотрю: вместо червонца
бумажка с нарзанной бутылки! -- тут шофер произнес несколько непечатных
слов. -- Другой -- за Зубовской. Червонец. Даю сдачи три рубля. Ушел! Я
полез в кошелек, а оттуда пчела -- тяп за палец! Ах ты!.. -- шофер опять
вклеил непечатные слова, -- а червонца нету. Вчера в этом Варьете
(непечатные слова) какая-то гадюка -- фокусник сеанс с червонцами сделал
(непечатные слова).
no subject
В основном, это не только грустное, но и мерзкое зрелище. Умножение языковой энтропии.
Поэтому, мне кажется, что тут следует быть очень осторожным.
Кстати, Шаламов матом практически не пользовался. У него как-то получалось передавать атмосферу без. (При том, что в жизни он как раз эту лексику употреблял.)
С уважением,
Антрекот
(no subject)
(no subject)
А никак
Ну да
Re: Ну да
Я хотела ответить выше
Re: Я хотела ответить выше
Re: Я хотела ответить выше
Re: Я хотела ответить выше
Re: Я хотела ответить выше
no subject