![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
О матерщине в художественном произведении
http://www.livejournal.com/users/gilras/75138.html
По следам вот этого разговора.
Вопреки мнению некоторых людей, среди которых есть как ни странно, литераторы и даже литературоведы, мат в художественном произведении не только допустим, но временами необходим для решения художественной же задачи. И степень допустимости ненорматива в каждом конкретном случае определяется _единственно_ тем, как именно неонорматив решает поставленную художественную задачу. ВСЁ. Единственный критерий, по которому матерщину в книге можно осуждать как средство художественной речи – это ее несовпадение с творческой задачей.
Далее, под катом, начинается предметный разговор – а стало быть, и ненорматив.
Матерщина в художественном произведении может преследовать несколько целей, и я сейчас очерчу основные.
1. Характеристика персонажа. Именно тот случай, о котором пишет Гильрас, упоминая «Казус Кукоцкого». У меня достаточно знакомых медиков, чтобы я на этой фразе по-доброму засмеялась: да, часто-густо они выражаются именно так. В поток интеллигентной речи вворачивается мат, причем образный, характерный, весьма яркий и точный как скальпель хорошего хирурга. «Пиздяных дел мастер». Замечательно. Человек с мало-мальским вкусом к языку должен признать, что никакой эвфемизм тут невозможен.
Как это ни парадоксально, мат _крайне редко_ нужен для характеристики персонажа, выражающегося в стиле «сукаблянах». Его примитивную, «жвачную» матерщину действительно можно опустить, заменить эвфемизмом по типу shit-sugar, или хотя бы троеточием. Полного написания требует именно мат, подобный мату из «Казуса Кукоцкого» - характерный, нестандартный. Когда Довлатов в «Заповеднике» воспроизводит речь квартирного хозяина, состоящую практически из одной матерщины, эта матерщина довольно «необще» выглядит и в контексте образа бьет наповал: перед нами возникает существо с другой планеты, создание, с которым герой Довлатова не может найти общего языка, потому что он и матерится-то иная, он _иначе мыслит_.
По поводу сержанта Зима: если у Хайнлайна "он говорил минут пятнадцать, смешал нас с грязью, ни разу не повторился и не допустил непристойности" – значит, Хайнлайну именно такой Зим и был нужен. У меня есть знакомый, который, попав себе молотком по пальцу, говорит «с-судорога». Если я возьму его за прототип для какого-то персонажа, этот персонаж будет именно так и говорить – во всяком случае, при дамах. Если для характеристики персонажа мне нужно подчеркнуть, что он _не_ матерится – то я это подчеркну.
2. Характеристика ситуации. Как в «Девятой роте», когда моджахеды начинают ползти из всех щелей, персонаж говорит «пиздец» - потому что ситуация действительно такова.
Как правило, особенно сильно работает, если персонаж в других ситуациях не матерится и, по возможности, даже не ругается вообще.
3. Создание атмосферы. То, что отмечено опять же Гильрас в примере с Э. Лимоновым: «На мой взгляд мат более чем уместен у Эдуарда Лимонова в «Это я, Эдичка». Наверное потому, что книжка звучит как отчаянный крик, а герой от лица которого идет повествование там такой, что без матов этот крик выглядил бы неестесвенно. Да и вообще там мат, именно в контексте той книжки, создает экзенстенциальное напряжение, передает экзенстенциальное отчаяние». Очень хорошо это у Егора Летова в стихах и у Венедикта Ерофеева в прозе.
Замечу, однако, что глава «Серп и Молот – Карачарово» у него, тем не менее, состоит только из трех слов: «И немедленно выпил».
4. Создание взрывного комического эффекта, работающего на контрасте. Прием известный со времен Аристофана – старичок вовсю им пользовался. Из наших современников лучше всего это удается Лесю Подервянскому, который работает, надо сказать, строго в аристофановской традиции.
5. Перверсия пафоса. Объясняю на примере из Пелевина:
«- Добро по своей природе всепрощающе. Подумайте, всех этих нынешних палачей раньше ссылали в сибирские села, где они целыми днями охотились на зайцев и рябчиков. Нет, интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом.
- Сильный образ».
И ведь действительно сильный. Как это работает? Мысленно уберите из текста предложение с пререкаемой фразой. У вас получится текст с философским пафосом, причем тяготеющим к категории сакрального: добро, святыни, тема зла, корни... И тут в тексте появляется оборот «выебать телеграфным столбом» - и пафос фразы в целом становится сатирическим. Мат словно вышибает котурны из-под актера, задвигающего философский монолог.
6. Намеренная деэстетизация текста. Особенно часто встречается у «антивоенных» авторов – Ремарка, Барбюса – и «антитюремных» - Шаламова, Губермана, Довлатова... Отчасти это все та же перверсия пафоса: тексты на военную тематику тяготеют к героическому пафосу, на тюремную – к, как бы это поточнее сказать... «страдальческому» - что резко противоречит художественной задаче, решаемой автором – поэтому деэстетизация явления (война, тюрьма) достигается через деэстетизацию текста. Автор прекрасно отдает себе отчет в том, что мат читать многим людям противно. Именно поэтому в тексте и матерятся: читателю _должно_ быть противно читать о войне, о зоне, его _должно_ воротить от всего этого.
Парадоксальным образом этот прием может работать и на _создание_ героического пафоса. Когда умная женщина Элеонора Раткевич отвечала на критику ПТСР, она это поняла и очертила: подлинная героика не нуждается в эстетизации. Обойдемся мы без красной крови, белых скал, прекрасных дев и хлопанья орлиных крыл: будет вам вместо этого темный подвал и говнище по колено, и все равно обрыдаетесь. И ведь обрыдались.
В общих чертах – вот так.
По следам вот этого разговора.
Вопреки мнению некоторых людей, среди которых есть как ни странно, литераторы и даже литературоведы, мат в художественном произведении не только допустим, но временами необходим для решения художественной же задачи. И степень допустимости ненорматива в каждом конкретном случае определяется _единственно_ тем, как именно неонорматив решает поставленную художественную задачу. ВСЁ. Единственный критерий, по которому матерщину в книге можно осуждать как средство художественной речи – это ее несовпадение с творческой задачей.
Далее, под катом, начинается предметный разговор – а стало быть, и ненорматив.
Матерщина в художественном произведении может преследовать несколько целей, и я сейчас очерчу основные.
1. Характеристика персонажа. Именно тот случай, о котором пишет Гильрас, упоминая «Казус Кукоцкого». У меня достаточно знакомых медиков, чтобы я на этой фразе по-доброму засмеялась: да, часто-густо они выражаются именно так. В поток интеллигентной речи вворачивается мат, причем образный, характерный, весьма яркий и точный как скальпель хорошего хирурга. «Пиздяных дел мастер». Замечательно. Человек с мало-мальским вкусом к языку должен признать, что никакой эвфемизм тут невозможен.
Как это ни парадоксально, мат _крайне редко_ нужен для характеристики персонажа, выражающегося в стиле «сукаблянах». Его примитивную, «жвачную» матерщину действительно можно опустить, заменить эвфемизмом по типу shit-sugar, или хотя бы троеточием. Полного написания требует именно мат, подобный мату из «Казуса Кукоцкого» - характерный, нестандартный. Когда Довлатов в «Заповеднике» воспроизводит речь квартирного хозяина, состоящую практически из одной матерщины, эта матерщина довольно «необще» выглядит и в контексте образа бьет наповал: перед нами возникает существо с другой планеты, создание, с которым герой Довлатова не может найти общего языка, потому что он и матерится-то иная, он _иначе мыслит_.
По поводу сержанта Зима: если у Хайнлайна "он говорил минут пятнадцать, смешал нас с грязью, ни разу не повторился и не допустил непристойности" – значит, Хайнлайну именно такой Зим и был нужен. У меня есть знакомый, который, попав себе молотком по пальцу, говорит «с-судорога». Если я возьму его за прототип для какого-то персонажа, этот персонаж будет именно так и говорить – во всяком случае, при дамах. Если для характеристики персонажа мне нужно подчеркнуть, что он _не_ матерится – то я это подчеркну.
2. Характеристика ситуации. Как в «Девятой роте», когда моджахеды начинают ползти из всех щелей, персонаж говорит «пиздец» - потому что ситуация действительно такова.
Как правило, особенно сильно работает, если персонаж в других ситуациях не матерится и, по возможности, даже не ругается вообще.
3. Создание атмосферы. То, что отмечено опять же Гильрас в примере с Э. Лимоновым: «На мой взгляд мат более чем уместен у Эдуарда Лимонова в «Это я, Эдичка». Наверное потому, что книжка звучит как отчаянный крик, а герой от лица которого идет повествование там такой, что без матов этот крик выглядил бы неестесвенно. Да и вообще там мат, именно в контексте той книжки, создает экзенстенциальное напряжение, передает экзенстенциальное отчаяние». Очень хорошо это у Егора Летова в стихах и у Венедикта Ерофеева в прозе.
Замечу, однако, что глава «Серп и Молот – Карачарово» у него, тем не менее, состоит только из трех слов: «И немедленно выпил».
4. Создание взрывного комического эффекта, работающего на контрасте. Прием известный со времен Аристофана – старичок вовсю им пользовался. Из наших современников лучше всего это удается Лесю Подервянскому, который работает, надо сказать, строго в аристофановской традиции.
5. Перверсия пафоса. Объясняю на примере из Пелевина:
«- Добро по своей природе всепрощающе. Подумайте, всех этих нынешних палачей раньше ссылали в сибирские села, где они целыми днями охотились на зайцев и рябчиков. Нет, интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится лишь одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выебать телеграфным столбом.
- Сильный образ».
И ведь действительно сильный. Как это работает? Мысленно уберите из текста предложение с пререкаемой фразой. У вас получится текст с философским пафосом, причем тяготеющим к категории сакрального: добро, святыни, тема зла, корни... И тут в тексте появляется оборот «выебать телеграфным столбом» - и пафос фразы в целом становится сатирическим. Мат словно вышибает котурны из-под актера, задвигающего философский монолог.
6. Намеренная деэстетизация текста. Особенно часто встречается у «антивоенных» авторов – Ремарка, Барбюса – и «антитюремных» - Шаламова, Губермана, Довлатова... Отчасти это все та же перверсия пафоса: тексты на военную тематику тяготеют к героическому пафосу, на тюремную – к, как бы это поточнее сказать... «страдальческому» - что резко противоречит художественной задаче, решаемой автором – поэтому деэстетизация явления (война, тюрьма) достигается через деэстетизацию текста. Автор прекрасно отдает себе отчет в том, что мат читать многим людям противно. Именно поэтому в тексте и матерятся: читателю _должно_ быть противно читать о войне, о зоне, его _должно_ воротить от всего этого.
Парадоксальным образом этот прием может работать и на _создание_ героического пафоса. Когда умная женщина Элеонора Раткевич отвечала на критику ПТСР, она это поняла и очертила: подлинная героика не нуждается в эстетизации. Обойдемся мы без красной крови, белых скал, прекрасных дев и хлопанья орлиных крыл: будет вам вместо этого темный подвал и говнище по колено, и все равно обрыдаетесь. И ведь обрыдались.
В общих чертах – вот так.
no subject
Ну а как быть с тем, что пишет, что пишет Рейнджер?
***Но тут ещё есть такой момент. Мат зачастую бывает показателем степени общности людей. Подростки матерятся в своей компании, но в присутствии взрослого могут перестать материться - особенно если это чей-то родитель или учитель. Взрослые матерятся - и перестают, в присутствии ребёнка. Даже если этот ребёнок сам в своей компании матом разговаривает. Всё равно.
Теперь смотрим, как оно в книжке. Персонаж, матрос, сидит в кубрике и треплется с другими матросами. Вполне возможно, что они будут разговаривать матом. Друг для друга они вполне "свои". Но для читателя они не свои. И если автор выберет не нейтрально-дескриптивный стиль, а предельно реалистичный, то он рискует, наоборот, потерять в реализме. Для матросов их разговор имеет низкий shock value, это часть их повседневного быта. Но чтобы читатель воспринимал этот разговор так же, чтобы его не спотыкало в те моменты, когда ему прилетает что-то, ему, вообще говоря, не положенное - автору придётся или обойтись описанием, или матозаменителем, или автор должен быть ну очень хорош. Иначе возникнет непредусмотренно высокий shock value - ну, как у родителя, при котором подросток случайно, в задумчивости, что-то такое ляпнет. Или, наоборот, у подростка в аналогичной ситуации. ***
То есть для Кукоцкого –то его товарищ, при котором он употребляет мат – «свой», а для читателя - не свой.
Мы, кажется, сошлись в том, зачем Улицкой понадобилось вкладовать в уста Кукоцкого мат, но мне лично кажется, что этот прием у нее не работает. Как был Кукоцкий каким –то дистилированным, так и остался. Не органично оно там выглядит, имхо. Кстати, насколько мне известно, на представление комедий в древнегреческий театр женщины не допускались, поэтому у Аристофана в частности там и мат. Оно шло именно что «для своих» и так и воспринималось.
А на сравнение мата с описанием сексуальных сцен Рейнджер ответила вот что -
***секс не вербальное явление, в отличие от мата. Когда читаешь про секс, то ясно, что трахают, пардон, не тебя. Когда читаешь "Вася выматерился" - это он не читателю, и читатель там как "слушатель" отсутствует, он "парит" над текстом. Когда Вася Пете открытым текстом говорит "пошёл отсюда на х..." - читатель включается в коммуникативный процесс, матом разговаривают _в_том_числе_и_ с ним.***
Разумно, по моему.
***Характеристика ситуации. Как в «Девятой роте», когда моджахеды начинают ползти из всех щелей, персонаж говорит «пиздец» - потому что ситуация действительно такова.***
Так таких ситуаций в приключенческой прозе как минимум половина этой самой прозы. Вот я пишу - ***Александр Лебедь, к примеру, писал, что слышал команду - «Вперед, в атаку» - только во время учебных атак. Более того, он специально интересовался этим вопросом у ветеранов Великой Отечественной, и они подвердили, что в их время дела обстояли точно так же. В бою эта команда никогда не звучит приведенным выше образом, поднять людей в настоящую атаку можно только матом. Но надо ли употребялять его в книжке? Раньше, вроде, в художественной литературе обходились без матов или я путаю?***
Тут еще дело вот в чем, имхо, - читатель даже при высокой погруженности в текст все ж таки не испытывает того, что и герой в соответствующей ситуации. Поэтому мат ( если он именно написан) воспринимается читателем не так как героем ( особенно, кстати, если герой мат обычно не употребляет).
В общем, я согласна что иногда мат в художественных книжках бывает уместен. Но довольно редко.
no subject
Согласна. Хорошо сформулировано.
В какой-то (кажется, читано о-очень давно) пародии на Лимонова Писатель Довлатов (персонаж) говорил такие слова:
- Кроме того, ты совсем не умеешь ругаться матом. Это ужасно, когда человек не умеет ругаться матом. Но ругается.
А никак
***Разумно, по моему***
Так случай 6 на этом и работает :).