![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
РСС сообщает
...что тараканы забегали
Ну, вот им еще порция дихлофоса, авось сдохнут или мутируют во что-то приличное...
Конец 4-й главы
...Свернув на горную дорожку, они поехали вдоль Андуина, поднимаясь по склону все выше и выше, и река разворачивалась перед ними, как драгоценная парча. Жаркое солнце наполняло светом цветы и травы, благословляя молодую завязь и наполняя жизнью каждый лист. Как можно не любить это, удивился Борлас. Как можно, хоть раз увидев, услышав и вдохнув июньский полдень, славить Тьму?
- Ну что, соседушка? – спросил он у Саэлона. – Пожалуй, наше приключение закончилось не так, как ты полагал?
- Ночка вышла хлопотная, - молодой человек не удержался и зевнул во весь рот. – Я готов уснуть в седле. И как только тебе удается держаться таким орлом?
- Будь у тебя за плечами столько же ночных страж, патрулей и засад, сколько у меня… - Борлас хмыкнул. – Да нет, это стариковское. Я и так-то сплю мало. Видно, тело мое умнее головы, и в виду предстоящего мне долгого сна не хочет тратить времени на это здесь. Я доволен этой ночью. Спасибо тебе за нее, Саэлон.
Юноша пристально посмотрел на своего спутника.
- Ты не успокоился насчет Черного древа и его ростков, - сказал он. – У тебя глаза так и горят – словно ты, едва доехав до дома, схватишься за топор да лопату, и помчишься выискивать черные ростки в саду госпожи Утариэль.
- Нет, для начала я все-таки высплюсь, - засмеялся старик.
И в самом деле, добравшись до дома, Борлас упал на кровать, даже не разувшись – и совсем не почувствовал, как Хад снимает с него сапоги. Спал он до самого вечера, пока лучи заката, пробравшись в окно спальни, не разбудили его. Борлас поднялся, умылся, переоделся, и, затратив на этот вечерний туалет вдвое больше времени и усилий, чем обычно тратил на утренний, поневоле признал, что ночное приключение обошлось ему недешево. Пока он ходил за Дамродом по ночному предмостью, пил пиво в караулке тюрьмы и ехал верхом домой, у него где-то постреливало, где-то побаливало, где-то ныло – но развалиной он себя все-таки не чувствовал. А стоило проспать несколько часов – как все тело принялось скрипеть, будто проржавевший замок. Казалось, в локтях и коленях суставов совсем нет – кость цепляется за кость. Морщась, Борлас заставил себя совершить короткую прогулку по саду, у низкой изгороди набил трубку, довольно много времени потратил на то, чтобы дрожащими руками выбить огонь, потерпел в этом деле сокрушительное поражение, пробрался на кухню тайком от Хада (не хватало ему еще знать, что хозяин потерял в саду огниво!) и раскурил трубку от угля, взятого из печки.
После трубки немного полегчало. Появился аппетит, и Борлас поужинал под ворчание Хада.
- Хадор, - сказал старик, покончив с похлебкой на мясом отваре и четвертиной цыпленка. – Я еду в Город. Самое меньшее на неделю.
- Это еще зачем? – всплеснул руками слуга.
Когда Борлас называл Хадора полным именем – это означало, что намерения его серьезны и отговаривать его бесполезно. Но Хада это никогда не останавливало.
- Вот уж выдумали! Нынче уехали за полночь, явились за полдень без задних ног, проспали до вечера, ровно сыч какой, а сейчас опять куда-то поедете? В ваши-то лета…
- В мои лета я сам себе хозяин! – одернул его Борлас. – А ты вдвое младше, так что слушаться изволь. Конечно, сейчас я никуда не поеду, и завтра тоже останусь дома, а вот послезавтра с утра тронусь в путь. Вещи нужно начать собирать уже сегодня. Затем, в городе у меня для слуги будет много поручений, а ты уже не мальчик бегать с письмами. Так что тебя я оставлю тут на хозяйстве.
Хад заметно посветлел лицом. Он был деревенским увальнем и Города не любил.
- Мне, сам понимаешь, нужен слуга, которого я мог бы взять с собой, - продолжал Борлас. – Мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, расторопный, сообразительный, хваткий, ученый грамоте и счету. Есть такой на примете?
Такой на примете был у самого Борласа – Тэд, племянник Хада. Но Хад бы обиделся, если бы Борлас поговорил с матерью Тэда через его голову.
- А как же! – обрадовался слуга. – Я сейчас к сестре зайду, вот парень обрадуется!
На следующее утро завтрак подавал уже Тэд. Хад наблюдал за его работой, время от времени одергивая и поправляя мальчишку – не потому, что тот делал много ошибок (Борлас был неприхотлив и не требовал соблюдения за столом дворцовых порядков, так что прислуживать ему было легко) а потому, что Хад любил показать себя заботливым слугой, знающим дело.
Как только он удалился на кухню, Борлас ухватил Тэда за рукав и дал ему первое поручение: пойти поискать в саду возле изгороди огниво. Мальчишка принес огниво быстрей, чем Борлас успел набить трубку, и старик решил, что в слуги он вполне сгодится.
Сборы были в разгаре, когда в доме появился Саэлон.
- Я так и думал, что ты не успокоишься, - невесело усмехнулся юноша, глядя, как Борлас собирает свою дорожную шкатулку. – На сколько же ты едешь?
- Не наделю, самое меньшее.
- Я вот что подумал, - Саэлон сел в кресло. – Своего дома в Городе у тебя нет, а мне туда нужно по делам, и как-то так вышло, что самое меньшее – на четыре дня. Есть там одна гостиница, хоть и за пределами круга стен, но очень славная и удобная для нас, людей торговых. Я всегда останавливаюсь в ней. Если мы вместе возьмем там одни покои на двоих – выйдет дешевле.
- Отчего бы попросту не сказать, что ты хочешь поехать присмотреть за сумасбродным стариком, пока он не наторил глупостей?
- Мастер Борлас, - рассмеялся молодой человек. – Мой мир не вертится вокруг Хэрумора, что бы ты себе ни выдумал. Ты получаешь пенсион от князя Теодена, да еще тебе платят аренду – а мы, торговые люди, должны следить за тем, как идут дела. Если безоглядно доверять приказчикам – глядишь, скоро останешься и без штанов. Так что я еду в Город по делам, а едешь ты со мной или нет – решать тебе. Или ты за что-то обиделся на меня?
- А как ты думаешь, молодой человек? – правду говоря, Борлас уже заспал эту обиду, но стоило Саэлону напомнить, и она всколыхнулась с новой силой. – Твой приятель говорил вчера, что люди Королевства… давай уж совсем начистоту говорить – Верные… поражены неким тленом и порчей. Он сказал это мне в лицо, а ты промолчал. Стало быть, меня, старика, ты считаешь пособником порчи и зла? Отвечай как есть.
Саэлон опустил голову и сжал руки на подлокотниках кресла. Перед ответом он некоторое время раздумывал.
- Я считаю тебя пособником порчи и зла не больше, чем ты считал меня орком, когда распекал за яблоки, старик… Проклятье, дались нам всем эти орки… Ты находишь опасным мое тогдашнее бездумие – что ж, я нахожу опасным твое. Ты превосходишь меня летами и мудростью, Борлас, и я это превосходство признаю – но иных вещей, совсем простых, ты не замечаешь. Никакой твоей вины, зла и порчи в том нет – человек не видит собственных ушей, пока ему не поднесут зеркало. Мне поднес зеркало Хэрумор, и я благодарен ему за это.
- Ну-ка, ну-ка, - Борлас, уложив в шкатулку связку перьев и ножик для того, чтобы их чинить, захлопнул крышку. – Покажи мне это зеркало и мои в нем уши…
- Борлас, что бы ты сказал о человеке, который, преследуя жестокого убийцу, заодно истребил его семью вместе с малыми детьми?
- Сказал бы, что он не лучше, а то и хуже того убийцы – но к чему ты клонишь?
- Тот, кого мы приучены звать Всеотцом, истребил всех жителей Нуменора, до последнего младенца, за деяния Ар-Фаразона и его присных. Он обрек всех нас на смерть за деяния наших предков, о которых и память стерлась. Мы прокляли бы любого за такие дела – а Единого мы научены славить. Ты не видишь их. Ты можешь прекрасно различать добро и зло, когда речь идет о деяниях людей, но стоит сказать «Всеотец» - и ты зло готов назвать добром, либо же просто не видеть его, как не видишь своих ушей.
Борлас вдохнул было, чтобы сказать Саэлону то, что некогда сказал ему самому отец: это мы, отнимая жизнь, разрываем связи, не нами сплетенные – Всеотец же только собирает в свою ладонь то, что принадлежит ему от начала. Но, посмотрев Саэлону в глаза, он понял: во-первых, молодой человек где-то уже слышал это, и у него готов ответ. Во-вторых, он явно не считает Всеотца вправе собирать то, что им посеяно и выращено.
Борлас вдруг ощутил себя беспомощным.
- Что ж, - сказал он. – Спасибо тебе и на том, что полагаешь меня всего лишь слепым, а не растленным.
- Борлас, прошу тебя – не обижайся. Ты сам добивался у меня ответа. Я слишком уважаю тебя, чтобы ответить тебе что-либо, кроме правды.
- С чего бы это мне не обижаться? Ты вон двадцать лет не можешь забыть мне эти несчастные яблоки, - проворчал старик. – Я главным образом себя корю. Мне бы, старому дураку, промолчать тогда – глядишь, ты и не докатился бы… до Хэрумора.
- А что плохого в Хэрумора? – удивился Саэлон. – Ну, кроме того, что придерживается иных, не твоих, взглядов на то, кто в мире источник зла? Заметь – даже не на то, что такое зло, в этом вы сходны, а на то, где искать его исток, если он есть? Ты и видел-то его каких-то полчаса, что он за это время успел сделать плохого, что ты считаешь его негодяем?
- Он оттолкнул человека, который его любил, - подумав, ответил Борлас.
- Человека, запятнавшего себя довольно мерзкой клеветой, - Саэлон встал и заходил по комнате. – Не понимаю я тебя. Разве ты поступил бы иначе?
- Да. Я бы не отказал родственнице от дома, если бы считал свояка неважным опекуном для нее. Кроме того, если бы моя родственница не умела различать достойное поведение и недостойное – я считал бы своим долгом ее наставить, а не отшвырнул бы, как безнадежно испятнанную рубаху, авось да подберет тот, кому она нужнее.
- Что ты за человек! – Саэлон даже всплеснул руками. – Нет, я думаю, тут дело в другом. Тебе отчего-то понравился злобный громила, который никак не может простить женщине ее отказа. Я понимаю, ты жалеешь его, считаешь жертвой. Или, скорее, чувствуешь родство душ – воина с воином. Но разве это по-воински – избивать слабого, как бы мало тебе ни нравилось то, что он поет? И разве некогда перенесенные страдания извиняют такие поступки?
- Я не ищу извинений действиям Дамрода, - сказал Борлас. – Я ищу им объяснений. Дамрод загадка, и я хочу ее разгадать, вот и все. Отчасти ты прав, я сразу в нем почуял сродство. Но я тебе не сказал еще кое о чем. Впервые увидев его, я почувствовал в нем и зло. Не того порядка, которое он показал, разбив лютню о того певца. Настоящее зло. Глубокое и черное, как пещеры над руинами Минас-Моргула. Я полагаю Хэрумора опасным человеком – но я полагаю опасным и Дамрода. Как бы не более опасным. Хотя это мне не мешает где-то его жалеть. Но за что жалеть Хэрумора? Насколько я успел увидеть, он сын богатого человека и может не утруждать себя работой, у него семья, он женат на женщине из старинного рода, и тоже далеко не бедной, его сестра – красавица, его дом – полная чаша. Он тоже загадка для меня, но разгадка может оказаться до смешного простой: слишком хорошо ему живется.
- Ты ничего. Ничего. О нем. Не знаешь, - сказал Саэлон, поднялся и вышел.
Ну, вот им еще порция дихлофоса, авось сдохнут или мутируют во что-то приличное...
Конец 4-й главы
...Свернув на горную дорожку, они поехали вдоль Андуина, поднимаясь по склону все выше и выше, и река разворачивалась перед ними, как драгоценная парча. Жаркое солнце наполняло светом цветы и травы, благословляя молодую завязь и наполняя жизнью каждый лист. Как можно не любить это, удивился Борлас. Как можно, хоть раз увидев, услышав и вдохнув июньский полдень, славить Тьму?
- Ну что, соседушка? – спросил он у Саэлона. – Пожалуй, наше приключение закончилось не так, как ты полагал?
- Ночка вышла хлопотная, - молодой человек не удержался и зевнул во весь рот. – Я готов уснуть в седле. И как только тебе удается держаться таким орлом?
- Будь у тебя за плечами столько же ночных страж, патрулей и засад, сколько у меня… - Борлас хмыкнул. – Да нет, это стариковское. Я и так-то сплю мало. Видно, тело мое умнее головы, и в виду предстоящего мне долгого сна не хочет тратить времени на это здесь. Я доволен этой ночью. Спасибо тебе за нее, Саэлон.
Юноша пристально посмотрел на своего спутника.
- Ты не успокоился насчет Черного древа и его ростков, - сказал он. – У тебя глаза так и горят – словно ты, едва доехав до дома, схватишься за топор да лопату, и помчишься выискивать черные ростки в саду госпожи Утариэль.
- Нет, для начала я все-таки высплюсь, - засмеялся старик.
И в самом деле, добравшись до дома, Борлас упал на кровать, даже не разувшись – и совсем не почувствовал, как Хад снимает с него сапоги. Спал он до самого вечера, пока лучи заката, пробравшись в окно спальни, не разбудили его. Борлас поднялся, умылся, переоделся, и, затратив на этот вечерний туалет вдвое больше времени и усилий, чем обычно тратил на утренний, поневоле признал, что ночное приключение обошлось ему недешево. Пока он ходил за Дамродом по ночному предмостью, пил пиво в караулке тюрьмы и ехал верхом домой, у него где-то постреливало, где-то побаливало, где-то ныло – но развалиной он себя все-таки не чувствовал. А стоило проспать несколько часов – как все тело принялось скрипеть, будто проржавевший замок. Казалось, в локтях и коленях суставов совсем нет – кость цепляется за кость. Морщась, Борлас заставил себя совершить короткую прогулку по саду, у низкой изгороди набил трубку, довольно много времени потратил на то, чтобы дрожащими руками выбить огонь, потерпел в этом деле сокрушительное поражение, пробрался на кухню тайком от Хада (не хватало ему еще знать, что хозяин потерял в саду огниво!) и раскурил трубку от угля, взятого из печки.
После трубки немного полегчало. Появился аппетит, и Борлас поужинал под ворчание Хада.
- Хадор, - сказал старик, покончив с похлебкой на мясом отваре и четвертиной цыпленка. – Я еду в Город. Самое меньшее на неделю.
- Это еще зачем? – всплеснул руками слуга.
Когда Борлас называл Хадора полным именем – это означало, что намерения его серьезны и отговаривать его бесполезно. Но Хада это никогда не останавливало.
- Вот уж выдумали! Нынче уехали за полночь, явились за полдень без задних ног, проспали до вечера, ровно сыч какой, а сейчас опять куда-то поедете? В ваши-то лета…
- В мои лета я сам себе хозяин! – одернул его Борлас. – А ты вдвое младше, так что слушаться изволь. Конечно, сейчас я никуда не поеду, и завтра тоже останусь дома, а вот послезавтра с утра тронусь в путь. Вещи нужно начать собирать уже сегодня. Затем, в городе у меня для слуги будет много поручений, а ты уже не мальчик бегать с письмами. Так что тебя я оставлю тут на хозяйстве.
Хад заметно посветлел лицом. Он был деревенским увальнем и Города не любил.
- Мне, сам понимаешь, нужен слуга, которого я мог бы взять с собой, - продолжал Борлас. – Мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, расторопный, сообразительный, хваткий, ученый грамоте и счету. Есть такой на примете?
Такой на примете был у самого Борласа – Тэд, племянник Хада. Но Хад бы обиделся, если бы Борлас поговорил с матерью Тэда через его голову.
- А как же! – обрадовался слуга. – Я сейчас к сестре зайду, вот парень обрадуется!
На следующее утро завтрак подавал уже Тэд. Хад наблюдал за его работой, время от времени одергивая и поправляя мальчишку – не потому, что тот делал много ошибок (Борлас был неприхотлив и не требовал соблюдения за столом дворцовых порядков, так что прислуживать ему было легко) а потому, что Хад любил показать себя заботливым слугой, знающим дело.
Как только он удалился на кухню, Борлас ухватил Тэда за рукав и дал ему первое поручение: пойти поискать в саду возле изгороди огниво. Мальчишка принес огниво быстрей, чем Борлас успел набить трубку, и старик решил, что в слуги он вполне сгодится.
Сборы были в разгаре, когда в доме появился Саэлон.
- Я так и думал, что ты не успокоишься, - невесело усмехнулся юноша, глядя, как Борлас собирает свою дорожную шкатулку. – На сколько же ты едешь?
- Не наделю, самое меньшее.
- Я вот что подумал, - Саэлон сел в кресло. – Своего дома в Городе у тебя нет, а мне туда нужно по делам, и как-то так вышло, что самое меньшее – на четыре дня. Есть там одна гостиница, хоть и за пределами круга стен, но очень славная и удобная для нас, людей торговых. Я всегда останавливаюсь в ней. Если мы вместе возьмем там одни покои на двоих – выйдет дешевле.
- Отчего бы попросту не сказать, что ты хочешь поехать присмотреть за сумасбродным стариком, пока он не наторил глупостей?
- Мастер Борлас, - рассмеялся молодой человек. – Мой мир не вертится вокруг Хэрумора, что бы ты себе ни выдумал. Ты получаешь пенсион от князя Теодена, да еще тебе платят аренду – а мы, торговые люди, должны следить за тем, как идут дела. Если безоглядно доверять приказчикам – глядишь, скоро останешься и без штанов. Так что я еду в Город по делам, а едешь ты со мной или нет – решать тебе. Или ты за что-то обиделся на меня?
- А как ты думаешь, молодой человек? – правду говоря, Борлас уже заспал эту обиду, но стоило Саэлону напомнить, и она всколыхнулась с новой силой. – Твой приятель говорил вчера, что люди Королевства… давай уж совсем начистоту говорить – Верные… поражены неким тленом и порчей. Он сказал это мне в лицо, а ты промолчал. Стало быть, меня, старика, ты считаешь пособником порчи и зла? Отвечай как есть.
Саэлон опустил голову и сжал руки на подлокотниках кресла. Перед ответом он некоторое время раздумывал.
- Я считаю тебя пособником порчи и зла не больше, чем ты считал меня орком, когда распекал за яблоки, старик… Проклятье, дались нам всем эти орки… Ты находишь опасным мое тогдашнее бездумие – что ж, я нахожу опасным твое. Ты превосходишь меня летами и мудростью, Борлас, и я это превосходство признаю – но иных вещей, совсем простых, ты не замечаешь. Никакой твоей вины, зла и порчи в том нет – человек не видит собственных ушей, пока ему не поднесут зеркало. Мне поднес зеркало Хэрумор, и я благодарен ему за это.
- Ну-ка, ну-ка, - Борлас, уложив в шкатулку связку перьев и ножик для того, чтобы их чинить, захлопнул крышку. – Покажи мне это зеркало и мои в нем уши…
- Борлас, что бы ты сказал о человеке, который, преследуя жестокого убийцу, заодно истребил его семью вместе с малыми детьми?
- Сказал бы, что он не лучше, а то и хуже того убийцы – но к чему ты клонишь?
- Тот, кого мы приучены звать Всеотцом, истребил всех жителей Нуменора, до последнего младенца, за деяния Ар-Фаразона и его присных. Он обрек всех нас на смерть за деяния наших предков, о которых и память стерлась. Мы прокляли бы любого за такие дела – а Единого мы научены славить. Ты не видишь их. Ты можешь прекрасно различать добро и зло, когда речь идет о деяниях людей, но стоит сказать «Всеотец» - и ты зло готов назвать добром, либо же просто не видеть его, как не видишь своих ушей.
Борлас вдохнул было, чтобы сказать Саэлону то, что некогда сказал ему самому отец: это мы, отнимая жизнь, разрываем связи, не нами сплетенные – Всеотец же только собирает в свою ладонь то, что принадлежит ему от начала. Но, посмотрев Саэлону в глаза, он понял: во-первых, молодой человек где-то уже слышал это, и у него готов ответ. Во-вторых, он явно не считает Всеотца вправе собирать то, что им посеяно и выращено.
Борлас вдруг ощутил себя беспомощным.
- Что ж, - сказал он. – Спасибо тебе и на том, что полагаешь меня всего лишь слепым, а не растленным.
- Борлас, прошу тебя – не обижайся. Ты сам добивался у меня ответа. Я слишком уважаю тебя, чтобы ответить тебе что-либо, кроме правды.
- С чего бы это мне не обижаться? Ты вон двадцать лет не можешь забыть мне эти несчастные яблоки, - проворчал старик. – Я главным образом себя корю. Мне бы, старому дураку, промолчать тогда – глядишь, ты и не докатился бы… до Хэрумора.
- А что плохого в Хэрумора? – удивился Саэлон. – Ну, кроме того, что придерживается иных, не твоих, взглядов на то, кто в мире источник зла? Заметь – даже не на то, что такое зло, в этом вы сходны, а на то, где искать его исток, если он есть? Ты и видел-то его каких-то полчаса, что он за это время успел сделать плохого, что ты считаешь его негодяем?
- Он оттолкнул человека, который его любил, - подумав, ответил Борлас.
- Человека, запятнавшего себя довольно мерзкой клеветой, - Саэлон встал и заходил по комнате. – Не понимаю я тебя. Разве ты поступил бы иначе?
- Да. Я бы не отказал родственнице от дома, если бы считал свояка неважным опекуном для нее. Кроме того, если бы моя родственница не умела различать достойное поведение и недостойное – я считал бы своим долгом ее наставить, а не отшвырнул бы, как безнадежно испятнанную рубаху, авось да подберет тот, кому она нужнее.
- Что ты за человек! – Саэлон даже всплеснул руками. – Нет, я думаю, тут дело в другом. Тебе отчего-то понравился злобный громила, который никак не может простить женщине ее отказа. Я понимаю, ты жалеешь его, считаешь жертвой. Или, скорее, чувствуешь родство душ – воина с воином. Но разве это по-воински – избивать слабого, как бы мало тебе ни нравилось то, что он поет? И разве некогда перенесенные страдания извиняют такие поступки?
- Я не ищу извинений действиям Дамрода, - сказал Борлас. – Я ищу им объяснений. Дамрод загадка, и я хочу ее разгадать, вот и все. Отчасти ты прав, я сразу в нем почуял сродство. Но я тебе не сказал еще кое о чем. Впервые увидев его, я почувствовал в нем и зло. Не того порядка, которое он показал, разбив лютню о того певца. Настоящее зло. Глубокое и черное, как пещеры над руинами Минас-Моргула. Я полагаю Хэрумора опасным человеком – но я полагаю опасным и Дамрода. Как бы не более опасным. Хотя это мне не мешает где-то его жалеть. Но за что жалеть Хэрумора? Насколько я успел увидеть, он сын богатого человека и может не утруждать себя работой, у него семья, он женат на женщине из старинного рода, и тоже далеко не бедной, его сестра – красавица, его дом – полная чаша. Он тоже загадка для меня, но разгадка может оказаться до смешного простой: слишком хорошо ему живется.
- Ты ничего. Ничего. О нем. Не знаешь, - сказал Саэлон, поднялся и вышел.
no subject