![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Новая Тень
Если в деле о поклонении Морготу он мог совершенно точно свидетельствовать в пользу Хэру… тьфу, пропасть – Амандиля – то с вопросом об опасности его учения все обстояло сложнее. Борлас усмехнулся, вспомнив, как среди ночи подхватился вслед за Саэлоном, когда тот полушутя обещал ему морготопоклонников. Кто бы мог подумать, что дело обернется настоящим королевским расследованием. Борлас сунул руку за пазуху и потрогал королевский знак. Бронзовая бляшка согрелась на его груди и тяжесть ее уже стала привычной. Стиснув е в кулаке, старик прикрыл глаза и задремал.
Проснулся он от того, что рядом кто-то тихо говорил.
- …Это еще ничего не значит. По его разумению, Эру неугодна ложь, вот он и дал правдивые показания. А если бы он думал, что Эру угодно утопить Хэрумора, он бы соврал и глазом не моргнул. Хэрумор прав, человек, который даже в таких дурацких делах, как покража яблок, ссылается на волю Единого – просто ничтожество. С одной стороны, конечно, его жаль – он пережил свой ум, он одинок, сын его откровенно забросил под предлогом службы. А с другой – мне гораздо жальче Хэрумора. Этот выживший из ума старикан его угробит.
Борлас поначалу не узнал этот женский голос, но говорящая к концу своей речи хохотнула, и в памяти Борласа всплыла новая знакомая, госпожа Эстеллиэль.
Госпожа Эстэллиэль, родись она перианкой, считалась бы красавицей. Ее круглые румяные щеки, на которых при улыбке играли ямочки, чуть близорукие серые глаза, вздернутый носик, кудрявые каштановые волосы – все это заставило бы трепетать сердца молодых полуросликов, да и фигура у госпожи Эстэллиэль была из тех, о которых в Шире говорят «девица приятная, не тощая».
Увы, госпожа Эстэллиэль была не перианкой, была она гондорской дамой, и по гондорским меркам ходила в дурнушках. Борлас, когда их познакомили, даже как-то мимолетно пожалел ее и порадовался, что она замужем, хотя бы и за умбарцем.
Муж ее, правда, показался Борласу человеком неприятным: он не любил подобострастия, которое господин Пазарабан явно путал с учтивостью. И зубы у умбарца были скверные.
В лицо оба улыбались ему и превозносили за свидетельство перед Королем – как будто такие вещи стоят похвалы! – а в сердце своем, значит, вот что о нем думали.
Но не это больно кольнуло Борласа – а то, что, оказывается, Саэлон сделал историю с яблоками притчей во языцех в компании Хэрумора. Борлас не делал из нее тайны, и потому в поступке Саэлона вроде бы никакого зла не было – но вот то, что часть их жизни этот парень вот так просто взял и разделил с чужими без его ведома, Борласа уязвило сильно.
И тут, словно отзываясь ему, прозвучал голос самого Саэлона.
- И что, по-твоему, я должен сделать?
- Пока еще не знаю точно, но ты же как будто его приятель. И никто иной, как ты, приволок его в дом Утариэль. Я удивляюсь твоей беспечности, Саэлон – ты бы уж сразу привел туда королевскую стражу!
- Посмотри на это с другой точки зрения, Эст. Ничто не помешало бы Гильдии возбудить дело против Хэрумора. И нам очень повезло, я считаю, что человек с такой безупречной репутацией, как Борлас, свидетельствовал в его пользу. Да и с этим расследованием нам повезло. Могли бы назначить кого-то из Летописных Палат и вот тогда уже точно пиши пропало. Эст, пойми, я знаю его с самого своего рождения. И знаю, что доискиваться несуществующих злодеяний он не станет. Попросту не способен он на это.
- Саэлон, ты знаешь его всю _свою_ жизнь, но я тебе напомню, что _его_ жизнь раза этак в четыре длиннее твоей. И чем он занимался большую часть ее – тебе неизвестно.
- Известно – он служил в королевском войске, потом – в Белой гвардии Итилиена.
- Ну а что он там делал – ты знаешь?
- Застал немного Умбарской осады, участвовал в Харадской кампании, а потом командовал в Хараде охраной торговой колонии, потом – поддерживал в Итилиене порядок.
- Это кто, он тебе сказал? А он тебе рассказал, чем именно занимался на этих своих должностях? Как ты полагаешь – Эльдарион просто так назначил его вести следствие? Нет, дорогуша, не просто так. Он у нас очень непростой дедушка, попомни мое слово.
- От меня-то ты чего хочешь, не пойму.
- Хочу, чтобы ты решил наконец, кому ты друг – этому выжившему из ума пню, обломку времен Элессара, или Хэрумору. Хэрумор снисходителен к тем, кто снисхождения, может, и не заслуживает. Он может простить тебе предательство – но я не прощу. Если старый хрыч ему что-то сделает, я потяну за кое-какие веревочки, и торговлишке твоей конец.
- Эст, ты сама сказала, что он в четыре раза старше меня. Как я могу ему приказывать?
- Кто говорит «приказывать»? Немного сушеной травки в суп – и у старичка разболится животик, - госпожа Эстеллиэль снова гоготнула своим грудным голосом. – Трудно вести расследование, не слезая с горшка.
- Что мы на этом выиграем? Король назначит нового расследователя - моложе, крепче и сообразительнее. Или тебе хочется, чтобы Хэрумора изгнали или казнили? Не велика ли плата за то, чтобы ты порадовалась своей правоте?
- Не смей со мной так говорить!
- А ты не шуми. Он ведь отдыхает прямо за этой дверью, не так ли?
- Я заглядывала сюда минуту назад - старик нализался и спит.
- Зато я не сплю! – зычным голосом провозгласил с кушетки Балан, тяжко ворочаясь, чтобы подняться. – Ах ты скверная баба! А Амандиль тебя еще держал за приятельницу!
Кряхтя, он сел, выпрямился, встал, и, в три шага сократив расстояние меж собой и дверью, распахнул ее обеими руками.
- Да ноги моей здесь не будет больше! – прорычал он в лицо госпожи Эстеллиэль, так что все кудряшки у той стали дыбом, не то от перепуга, не то от перегара. – А ну посторонись, подстилка умбарская! Убери корму, говорю, пройти невозможно! Вон из этого клоповника, почтенный Борлас.
Борласу ничего не оставалось, кроме как проследовать за своим внезапным другом по чарке, и все, что он успел, едва поспевая вслед размашисто шагающему купцу – это послать Саэлону холодный взгляд.
Все еще пошатываясь, Балан выбрался в общую залу, где Амандидь, сидя в кресле, толковал о чем-то, а госпожа Гиурухиль и кое-кто из ее свиты внимали. Борлас нигде не увидел госпожи Индис, и тихо порадовался этому, потому что настроение у Балана было немирное.
- Вечер добрый, сынок. И вам, господа, того же, - поприветствовал собравшихся Балан.
- Ты отдохнул, отец, - мягко, но суховато улыбнулся Амандиль.
- Отдохнул, благодарю.
- Что ж, собираемся домой? Дождь поумерился, женщины взяли крытые носилки и уже отправились.
- Не составишь ли нам копанию в моем доме? – спросил Балан.
- Думаю, будет неудобно, учитывая, что господин Борлас теперь расследует мое дело.
- Неудобно будет именно в твоем. Как раз поэтому.
- По правде говоря, - Хэрумор поднялся из кресла, - мне совсем не хотелось бы встречаться с господином Борласом иначе как по тому заданию, которым облек его король.
- Почему? Потому что он свидетельствовал в твою пользу?
- Не надо, почтенный Балан, - Борлас взял купца за запяетье.
- Нет, надо! – Балан дернул рукой, высвободился и указал на дверь, откуда как раз бочком-бочком выбиралась госпожа Эстеллиэль. – Вот, на кого ты меняешь достойных людей, Амандиль. На сплетников, наушников, на всякую дрянь – лишь бы она тебе кивала и поддакивала. Я устал…
- Ты просто выпил лишку, отец, - улыбнулся Хэрумор.
- Не перебивай меня! Я устал краснеть перед людьми из-за слухов о том, что мой сын поклоняется Тьме. Сегодня королевский суд очистил тебя, и что же? Где я тебя нахожу после этого?
- Там же, где и себя, - усмехнулась госпожа Гиурухиль.
- Я… - Балан опустил голову. – Вы не подумайте госпожа, что я не благодарен вам за кров и угощение, но… будь я трезв, я бы не пошел в Умбарское подворье.
- Ничего-ничего, - женщина примирительно махнула веером. – Я все понимаю. В конце концов, кто-то должен носить клеймо прислужника Врага – без этого у верных слуг Единого не получается ощутить себя… верными. Я вас благодарю за визит, господин Балан, но не смею задерживать.
Борлас и Балан вышли под дождь. Они в самом деле поутих, но не прекратился. По улицам бежали ручьи, мужчины сразу оказались по щиколотку в воде.
У сточной канавы Балан остановился облегчиться, и Борлас решил – беды не будет, если и он сделает то же самое. Вообще-то он терпеть не мог тех, кто мочится на улицах, но в такой поздний час, в такую погоду вряд ли кто-то их увидел бы, а пьяному легче отпустить поводья.
- У меня был мальчишка… слуга, - внезапно вспомнил он про Тэда, сопровождавшего его от королевского дворца до Харлонда.
- Думаю, о нем позаботится этот твой приятель, как его там, в красной рубахе который…
- Саэлон, - Борлас поморщился, вспомнив, как расстался с другом.
- Да, Саэлон, - Балан вздохнул и поправил одежду. – Идем.
Они шли, разбрызгивая воду, по темным затопленным улицам, и Борлас очень скоро набрал через швы в сапогах целые ведра воды. Мимо прошлепали босые и почти обнаженные носильщики с крытыми носилками.
- Отцы, за серебрушку в любой конец города! – крикнул мальчишка, который нес перед ними фонарь.
- Обойдемся. Чай, не калеки, - рыкнул Балан, и еще решительней зашагал вперед. Борлас не решался спросить, сколько им еще идти. Он промок до нитки, но летний дождь был скорее приятен, а главное – он надеялся так быстрее протрезветь.
Наконец Балан остановился перед высокими воротами какого-то дома и загремел бронзовым кольцом.
- Нэйвен! Нэйвен, открывай!
В надстройке над воротами хлопнуло окно, затем кто-то зашлепал через двор и ворота открылись.
Проснулся он от того, что рядом кто-то тихо говорил.
- …Это еще ничего не значит. По его разумению, Эру неугодна ложь, вот он и дал правдивые показания. А если бы он думал, что Эру угодно утопить Хэрумора, он бы соврал и глазом не моргнул. Хэрумор прав, человек, который даже в таких дурацких делах, как покража яблок, ссылается на волю Единого – просто ничтожество. С одной стороны, конечно, его жаль – он пережил свой ум, он одинок, сын его откровенно забросил под предлогом службы. А с другой – мне гораздо жальче Хэрумора. Этот выживший из ума старикан его угробит.
Борлас поначалу не узнал этот женский голос, но говорящая к концу своей речи хохотнула, и в памяти Борласа всплыла новая знакомая, госпожа Эстеллиэль.
Госпожа Эстэллиэль, родись она перианкой, считалась бы красавицей. Ее круглые румяные щеки, на которых при улыбке играли ямочки, чуть близорукие серые глаза, вздернутый носик, кудрявые каштановые волосы – все это заставило бы трепетать сердца молодых полуросликов, да и фигура у госпожи Эстэллиэль была из тех, о которых в Шире говорят «девица приятная, не тощая».
Увы, госпожа Эстэллиэль была не перианкой, была она гондорской дамой, и по гондорским меркам ходила в дурнушках. Борлас, когда их познакомили, даже как-то мимолетно пожалел ее и порадовался, что она замужем, хотя бы и за умбарцем.
Муж ее, правда, показался Борласу человеком неприятным: он не любил подобострастия, которое господин Пазарабан явно путал с учтивостью. И зубы у умбарца были скверные.
В лицо оба улыбались ему и превозносили за свидетельство перед Королем – как будто такие вещи стоят похвалы! – а в сердце своем, значит, вот что о нем думали.
Но не это больно кольнуло Борласа – а то, что, оказывается, Саэлон сделал историю с яблоками притчей во языцех в компании Хэрумора. Борлас не делал из нее тайны, и потому в поступке Саэлона вроде бы никакого зла не было – но вот то, что часть их жизни этот парень вот так просто взял и разделил с чужими без его ведома, Борласа уязвило сильно.
И тут, словно отзываясь ему, прозвучал голос самого Саэлона.
- И что, по-твоему, я должен сделать?
- Пока еще не знаю точно, но ты же как будто его приятель. И никто иной, как ты, приволок его в дом Утариэль. Я удивляюсь твоей беспечности, Саэлон – ты бы уж сразу привел туда королевскую стражу!
- Посмотри на это с другой точки зрения, Эст. Ничто не помешало бы Гильдии возбудить дело против Хэрумора. И нам очень повезло, я считаю, что человек с такой безупречной репутацией, как Борлас, свидетельствовал в его пользу. Да и с этим расследованием нам повезло. Могли бы назначить кого-то из Летописных Палат и вот тогда уже точно пиши пропало. Эст, пойми, я знаю его с самого своего рождения. И знаю, что доискиваться несуществующих злодеяний он не станет. Попросту не способен он на это.
- Саэлон, ты знаешь его всю _свою_ жизнь, но я тебе напомню, что _его_ жизнь раза этак в четыре длиннее твоей. И чем он занимался большую часть ее – тебе неизвестно.
- Известно – он служил в королевском войске, потом – в Белой гвардии Итилиена.
- Ну а что он там делал – ты знаешь?
- Застал немного Умбарской осады, участвовал в Харадской кампании, а потом командовал в Хараде охраной торговой колонии, потом – поддерживал в Итилиене порядок.
- Это кто, он тебе сказал? А он тебе рассказал, чем именно занимался на этих своих должностях? Как ты полагаешь – Эльдарион просто так назначил его вести следствие? Нет, дорогуша, не просто так. Он у нас очень непростой дедушка, попомни мое слово.
- От меня-то ты чего хочешь, не пойму.
- Хочу, чтобы ты решил наконец, кому ты друг – этому выжившему из ума пню, обломку времен Элессара, или Хэрумору. Хэрумор снисходителен к тем, кто снисхождения, может, и не заслуживает. Он может простить тебе предательство – но я не прощу. Если старый хрыч ему что-то сделает, я потяну за кое-какие веревочки, и торговлишке твоей конец.
- Эст, ты сама сказала, что он в четыре раза старше меня. Как я могу ему приказывать?
- Кто говорит «приказывать»? Немного сушеной травки в суп – и у старичка разболится животик, - госпожа Эстеллиэль снова гоготнула своим грудным голосом. – Трудно вести расследование, не слезая с горшка.
- Что мы на этом выиграем? Король назначит нового расследователя - моложе, крепче и сообразительнее. Или тебе хочется, чтобы Хэрумора изгнали или казнили? Не велика ли плата за то, чтобы ты порадовалась своей правоте?
- Не смей со мной так говорить!
- А ты не шуми. Он ведь отдыхает прямо за этой дверью, не так ли?
- Я заглядывала сюда минуту назад - старик нализался и спит.
- Зато я не сплю! – зычным голосом провозгласил с кушетки Балан, тяжко ворочаясь, чтобы подняться. – Ах ты скверная баба! А Амандиль тебя еще держал за приятельницу!
Кряхтя, он сел, выпрямился, встал, и, в три шага сократив расстояние меж собой и дверью, распахнул ее обеими руками.
- Да ноги моей здесь не будет больше! – прорычал он в лицо госпожи Эстеллиэль, так что все кудряшки у той стали дыбом, не то от перепуга, не то от перегара. – А ну посторонись, подстилка умбарская! Убери корму, говорю, пройти невозможно! Вон из этого клоповника, почтенный Борлас.
Борласу ничего не оставалось, кроме как проследовать за своим внезапным другом по чарке, и все, что он успел, едва поспевая вслед размашисто шагающему купцу – это послать Саэлону холодный взгляд.
Все еще пошатываясь, Балан выбрался в общую залу, где Амандидь, сидя в кресле, толковал о чем-то, а госпожа Гиурухиль и кое-кто из ее свиты внимали. Борлас нигде не увидел госпожи Индис, и тихо порадовался этому, потому что настроение у Балана было немирное.
- Вечер добрый, сынок. И вам, господа, того же, - поприветствовал собравшихся Балан.
- Ты отдохнул, отец, - мягко, но суховато улыбнулся Амандиль.
- Отдохнул, благодарю.
- Что ж, собираемся домой? Дождь поумерился, женщины взяли крытые носилки и уже отправились.
- Не составишь ли нам копанию в моем доме? – спросил Балан.
- Думаю, будет неудобно, учитывая, что господин Борлас теперь расследует мое дело.
- Неудобно будет именно в твоем. Как раз поэтому.
- По правде говоря, - Хэрумор поднялся из кресла, - мне совсем не хотелось бы встречаться с господином Борласом иначе как по тому заданию, которым облек его король.
- Почему? Потому что он свидетельствовал в твою пользу?
- Не надо, почтенный Балан, - Борлас взял купца за запяетье.
- Нет, надо! – Балан дернул рукой, высвободился и указал на дверь, откуда как раз бочком-бочком выбиралась госпожа Эстеллиэль. – Вот, на кого ты меняешь достойных людей, Амандиль. На сплетников, наушников, на всякую дрянь – лишь бы она тебе кивала и поддакивала. Я устал…
- Ты просто выпил лишку, отец, - улыбнулся Хэрумор.
- Не перебивай меня! Я устал краснеть перед людьми из-за слухов о том, что мой сын поклоняется Тьме. Сегодня королевский суд очистил тебя, и что же? Где я тебя нахожу после этого?
- Там же, где и себя, - усмехнулась госпожа Гиурухиль.
- Я… - Балан опустил голову. – Вы не подумайте госпожа, что я не благодарен вам за кров и угощение, но… будь я трезв, я бы не пошел в Умбарское подворье.
- Ничего-ничего, - женщина примирительно махнула веером. – Я все понимаю. В конце концов, кто-то должен носить клеймо прислужника Врага – без этого у верных слуг Единого не получается ощутить себя… верными. Я вас благодарю за визит, господин Балан, но не смею задерживать.
Борлас и Балан вышли под дождь. Они в самом деле поутих, но не прекратился. По улицам бежали ручьи, мужчины сразу оказались по щиколотку в воде.
У сточной канавы Балан остановился облегчиться, и Борлас решил – беды не будет, если и он сделает то же самое. Вообще-то он терпеть не мог тех, кто мочится на улицах, но в такой поздний час, в такую погоду вряд ли кто-то их увидел бы, а пьяному легче отпустить поводья.
- У меня был мальчишка… слуга, - внезапно вспомнил он про Тэда, сопровождавшего его от королевского дворца до Харлонда.
- Думаю, о нем позаботится этот твой приятель, как его там, в красной рубахе который…
- Саэлон, - Борлас поморщился, вспомнив, как расстался с другом.
- Да, Саэлон, - Балан вздохнул и поправил одежду. – Идем.
Они шли, разбрызгивая воду, по темным затопленным улицам, и Борлас очень скоро набрал через швы в сапогах целые ведра воды. Мимо прошлепали босые и почти обнаженные носильщики с крытыми носилками.
- Отцы, за серебрушку в любой конец города! – крикнул мальчишка, который нес перед ними фонарь.
- Обойдемся. Чай, не калеки, - рыкнул Балан, и еще решительней зашагал вперед. Борлас не решался спросить, сколько им еще идти. Он промок до нитки, но летний дождь был скорее приятен, а главное – он надеялся так быстрее протрезветь.
Наконец Балан остановился перед высокими воротами какого-то дома и загремел бронзовым кольцом.
- Нэйвен! Нэйвен, открывай!
В надстройке над воротами хлопнуло окно, затем кто-то зашлепал через двор и ворота открылись.