Конец 5-й главы
- Ну что вы. Конечно же, последней целью было бы окончательное освобождение всех, с тем, чтобы орки могли жить не хуже людей, но уже без этой магической дряни. Не сомневаюсь, что Амандиль попытался бы помочь мне найти и убить того, кто хочет быть моим господином… Но не сомневаюсь и в том, что он тут же начал бы склонять меня… перехватить руль.
- Или перехватил бы его сам?
- Нет, - покачал головой Дамрод. – Он не такой. Возможно, он сделал бы это, но лишь в самом крайнем случае. Власть не нужна ему – если это, конечно, не власть над умами и она не зиждется на победе в честном поединке разумов с достойным противником. Стоять по правую руку друга, на власть обреченного и поддерживать его – иное дело…
Дамрод умолк. Борлас тоже не говорил ни слова. Чем больше он узнавал о Хэруморе – тем более странным казался ему этот человек. Короткий разговор с ним оставил весьма неприятное впечатление, и то, что сообщил Дамрод – тоже; но то, с какой теплотой говорили о нем Дамрод и Саэлон, поражало. Как будто Хэрумор владел искусством чарования, наподобие магии Сарумана, заставлявшей верить в то, что говорил колдун...
- После этого вы и рассорились?
- После. Но не поэтому. Раз уж вы хотите знать о нем как можно больше, то знайте: однажды я наконец-то понял, как он обращается с людьми. Он в мыслях своих взвешивает их на весах, как его отец – драгоценные камни. Рассматривает на просвет – нет ли изъяна. Измеряет точнейшей линейкой. И если кто-то не соответствует представлениям о должном – его отбрасывают. Некоторых – не сразу, как мою сестренку. Узы родства, данные некогда обещания… Амандиль держит свое слово твердо, я это говорил уже, да? Но каково вам было бы узнать, что вас приняли в друзья не по сердечной склонности, а потому что измерили, взвесили и нашли годным употреблению? Или вдруг обнаружить, что с вами остаются лишь ради верности себе и своему слову – а не будь этого, давно оторвали бы от себя и выбросили? Я мог бы, наверное, оправдаться перед Амандилем, рассказав ему часть правды про Знак… Но когда я почти собрался это сделать, меня обуял какой-то гнев: почему я долен оправдываться перед ним? Кто поставил его мне судьей? Если бы он просто сказал мне: Дамрод, ты стал невыносим, ты стал опасен, с тобой страшно рядом находиться, я больше не могу – как сказала его сестра, я бы все понял. Но он молчал. Он был со мной рядом в тот год, когда мы с Дис создали Отряд, он делил со мной пищу и кров, дружбу моих людей, а в мыслях своих он уже выбросил меня в отвал. Причем не тогда, когда я беспробудно пил, искал любви легких на подъем девиц и вражды кабацких драчунов, нет… А когда мой мучитель отступился и позволил мне вернуться к человеческому облику. Вот тут-то Амандиль и решил, что все прошедшее время я «на самом деле» попустительствовал себе. Если я смог взять себя в руки сейчас – значит, мог и раньше… Если не делал, значит, не хотел. А если не хотел, то стыд мне и позор: поддерживать со мной отношения нужно, я все-таки шурин, но из списка сердечных друзей надобно вычеркнуть. Конечно, хорошо бы и вовсе разорвать отношения – благодаря верности своим обязательствам Амандиль и так оброс тяжкими для него связями как днище корабля водорослями… Но как нарушить свой кодекс чести, который он свято блюдет? Тут нужна очень серьезная причина… Ну, когда я это понял – я с легкостью предоставил ему причину разорвать со мной отношения. Настолько, насколько возможно – я все-таки брат Индис…
- Извините, что я беру на себя смелость судить о супруге вашей сестры, господин Дамрод, - сказал Борлас. – Но по мне – так он просто мерзавец.
- Ошибаетесь, - возразил Дамрод. – Из нас двоих мерзавец – именно я. Не заблуждайтесь на мой счет. Вы знаете об орках больше, чем этот прекраснодушный книжник, с его полным списком летописных свидетельств от Первой Эпохи и до наших дней. У вас есть то, чего у него, надеюсь, никогда не будет: опыт общения с нами. Все, что вы о нас думаете – правда. И все это в полной мере касается меня.
- Не верю и никогда не поверю, - сказал Борлас. – Именно потому что видел их, и в изобилии. Вы не такой.
- Я «не такой» ровно настолько, насколько меня сызмальства приучили мыться, чистить зубы, справлять нужду только в определенном месте, платить за то, что берешь и пускать в ход кулаки только после того, как истрачены все слова. В остальном я именно такой. Во всем, за что люди ненавидят орков – глухота к чужим страданиям, склонность нагибать слабого и нагибаться перед сильным, умение наслаждаться разрушением – я именно такой. Я убиваю без колебаний, и так было самого начала. Меня не мучит совесть, никогда и ни за что. Я блудлив как кот. Ради Утариэль я бы пожертвовал всеми остальными женщинами этого мира, но коль скоро она не хочет быть моей – не вижу причин отказываться от всех остальных. Словом, я склонен ко всему, что вызывает отвращение в сердцах не только потомков Верных Запада – но и всех людей, хоть сколько-нибудь порядочных.
- Позвольте мне не поверить, господин Дамрод. Оставим в стороне всех орков этого мира – но на своем долгом веку я перевидал много людей, и вот что я вам скажу: из тех, кто был много хуже вас, я бы смог составить не то что отряд – но даже небольшую армию. И ни в одном из них не было ни капли орочьей крови.
- Насчет «ни капли» не будьте так уверены. Орки тысячи лет похищали женщин, и если я хоть что-нибудь понимаю в людях, не облагороженных влиянием Запада, - Дамрод опять блеснул зубом в кривой усмешке, - то они не имеют ничего против хорошо отмытых поруорчанок. И я согласен с вами, среди людей хватает уродов. Но что это меняет для меня? Ради каких-то выгод в настоящем и будущем я сдерживаю в себе орка. Я учил этому свое племя и Псов. Я объяснял, что так лучше в первую очередь для нас самих, и когда мне удалось набить их животы, мне поверили. Я вколачивал это в головы. Я вколачивал это в задницы. Я действовал через Знак. Когда оказывалось, что ни через голову, ни через зад, ни через Знак ничего не входит – я убивал. И в моем сердце нет сожаления ни о ком из них. Если бы вам пришлось так поступать со своими людьми – вы бы сожалели.
- Вынужден признать, что не обо всех.
- Ладно. Попробую в последний раз что-то вам объяснить. Как вы думаете, что я испытал, когда погибло мое племя?
- Разумеется, гнев, - сказал Борлас. – Возможно, очень сильный гнев, и желание отомстить людям за своих – потому что вы, наверное, уже привыкли к этому племени и считали его своим, но ведь…
Дамрод расхохотался. Он смеялся так, что не мог сидеть и откинулся на кушетку, а потом смех перешел в стоны – Борлас сидел как оплеванный, борясь с желанием встать и уйти – и когда он почти совсем было решился, Дамрод наконец справился с собой.
- Вы все-таки… очень хороший человек, мастер Борлас, - в его голосе еще слушались призвуки этих смеховых стонов, он часто и тяжело дышал. – Вы так ничего и не поняли, и не поймете, наверное. Гнев – не без того, хотя еще больше досаду… я все-таки вложил в это дело немало крови. Но самое главное, что я тогда испытал, мастер Борлас – это было облегчение. Совершенно невыразимое облегчение, у меня будто крылья отросли. Вы себе не представляете, что это за бремя – пасти шакалов. Я бы лучше на рудники пошел. Мне было их жаль – на протяжении где-то десяти или пятнадцати ударов сердца. А потом я понял, что больше за них не отвечаю, что я опять свободен… Если вы и после этого не поверили, что я негодяй – то я уж не знаю, что вам сказать.
- Если бы их не убили, - проговорил Борлас. – Вы бы и дальше пасли их? Не бросили?
- Не знаю, как оно вышло бы дальше, потому что вскорости меня нашел мой мучитель. Я, наверное, не смог бы их удержать в руках, и, возможно, дело кончилось бы той же резней, только тут уже они резали бы роханцев. Я думал об этом. Не знаю.
- Я не спрашиваю, как оно обернулось бы, доживи ваше племя до появления мучителя, - сказал Борлас. – Я спрашиваю, вы бы их бросили?
- Нет.
- Ну и какой же вы после этого мерзавец.
Борлас не мог по своей воле расхохотаться таким же оскорбительным образом, но уж в улыбку постарался вложить как можно больше обидной снисходительности.
Тут в кольцо позвонили, и через сад заторопилась служанка. Разговор нужно заканчивать скорее, решил Борлас, и спросил:
- Не сохранилось ли у вас со времен той дружбы каких-либо писаний, где учение Амандиля было бы изложено подробно и простым языком?
- К сожалению, - вздохнул Дамрод, - порвав с ним отношения, я по глупости уничтожил или вернул ему через сестру все, что напоминало о нем. Но ведь вы собираетесь навестить его или его школу? Там, в библиотеке он держит свои писания, и кое-кто из его учеников подрабатывает, снимая копии.
Тут ему пришлось прерваться и встать навстречу гостю. Борлас тоже поднялся и учтиво поклонился взошедшему на галерею хафлингу средних лет.
- Ты напился, Дамрод. - сказал хафлинг вместо приветствия. – Дать бы тебе по лбу, да не дотянусь.
- И тебе тоже добрый день, - сказал Дамрод. – Мастер Борлас, позвольте представить вам Торко Бродфута, войскового лекаря и моего приятеля.
- Почту за честь, - сказал Борлас.
- Мастер Бродфут, это почтенный Борлас, сын Берегонда, отставной капитан Итилиенской стражи.
- Весьма польщен, - хафлинг поклонился, скрестив руки на груди, по гондорскому обычаю, – и на этом, видимо, решил, что церемонии закончились. – Ух, жарища. Возьму-ка я с вас пример, мастер Борлас.
Он сдернул с головы черную круглую шапочку, указывающую на род его занятий, сбросил куртку с Белым Древом, говорящую, что он состоит на королевской службе, и остался в просторных штанах до колен, в белой рубашке со стоячим воротом и в забавной пестротканой безрукавке на пуговицах, которую он тут же расстегнул сверху донизу.
- Выпьешь чего-нибудь? – спросил Дамрод.
- Воды! – строго сказал мастер Торко. – В отличие от некоторых, мне не нужен повод, чтоб закусить, если ты понял намек.
- Понял, мастер Торко, - улыбнулся Дамрод. – Эй, кто-нибудь! Прибор для мастера Торко, И еще закусок!
Домоправительница и служанка с закусками появились одновременно. Видимо, Торко был в этом доме частым гостем: слуги знали его вкусы и потребности.
- Диорэт, - строго сказал хоббит, пока домоправительница поливала ему на руки. – На твоего хозяина я уже давно махнул рукой, но ты-то женщина разумная. Зачем ты с утра даешь ему пить?
- Так ведь гости, - женщина недоуменно покосилась на Борласа. – Вы посмотрите на этот кувшинчик, мастер Бродфут: разве двое тут напьются?
- Чтоб мне стать свинопасом в Бри, если он вылакал это не в одиночку, - фыркнул Торко, вытирая руки. – Ну, сначала дело. Показывай свою руку.
- Я пойду, пожалуй, - Борлас поднялся, охотно принял помощь домоправительницы, подавшей куртку и накидку. Очень не хотелось влезать в плотную одежду в преддверии дороги к гостинице под палящим солнцем, но хорошего понемножку. – Благодарю за разговор и за угощение, мастер Дамрод. Было приятно познакомиться, мастер Торко.
- Где вы остановились? – спросил вдруг Дамрод. – Я, может, как-нибудь захочу посетить вас.
- В Шестом круге, у рыночной площади, есть небольшая гостиница «Три голубки», - ответил Борлас. – Там шумновато – все же рынок. Но чисто, и хорошо кормят. Туда и попасть-то не так просто, она для своих, для солидных купцов. Но мой молодой друг, вы с ним знакомы, сумел меня устроить туда, как завсегдатай.
- А, тот храбрый парень, - кивнул Дамрод. – Ну, передавайте ему привет.
- Вряд ли он захочет получить привет от вас, - покачал головой Борлас.
- Тогда не передавайте, - улыбнулся молодой человек.
Облитый полуденным светом, шагая по мощеной камнем дорожке среди сирени и роз, он опять ничем не походил на орка. Борлас на прощание осторожно пожал ему руку и через узкий дворик-колодезь вышел на улицу.
- Это тот старичок, что ночевал ради тебя в тюрьме? – поинтересовался Торко.
- Он самый, - Дамрод вернулся под навес и протянул руку. Торко начал снимать повязку.
- Чего ему от тебя надо?
- Сведений о моем трижды балрогами взятом свояке.
- А от него чего надо этому деду?
- А дед, кажется, решил, что свояк со своим учением может нести какую-то опасность.
- Много их таких было, и дедов, и молодых… - хафлинг хмыкнул. – И всех их ты, кажется, посылал… не напомнишь, куда?
- Не напомню. Я знаю много мест, куда можно послать надолго, так сразу и не скажу, куда и кого я послал… Но этот старик ночевал ради меняв тюрьме, а они нет. А!
- Терпи. Раз уж ты оказался таким дураком, чтоб отражать лезвие рукой, то терпи.
- Я думал… перехватить его… за рукоять.
- Гусь тоже думал, да в печку попал. А почему ты делал это правой рукой? Обычно в ней держат меч. Знаешь, такая штука, вроде ножа, только длинная…
- Знаю. Эта штука как раз увязла в брюхе стрелка, высвободить я ее не успевал, а возразить что-то второму бандиту было нужно.
- Вот и возразил. Так, что целый месяц уже никому не возразишь. Доволен?
- Это могла быть не рука, а голова, мастер Торко.
Хафлинг развернул чистую тряпицу, достал из нее ножнички и начал снимать швы.
- А вот этот вот дивный ушиб, - сказал он, указывая свободной рукой на обширное черное пятно повыше правого запястья. – Это кому ты возражал?
- Это возражали мне. Тот самый храбрый парень, приятель Борласа.
- Вот он бы лучше возразил тебе по куполу. Глядишь, там что-нибудь и стало бы на место…
Смазав рану бальзамом из вина, масла и меда, Торко забинтовал руку и собрал инструменты.
- Иди переодевайся, – сказал он. – Господин Эрнистир хочет тебя видеть.
Замечания по пятой: я решила поменять местами беседу с Борласом и беседу с господином Эрнистиром. Так что половину 6-й главы вы, считайте, уже видели :). Но поскольку беседе претерпела изменения, я выложу ее полностью, по второму разу.
- Или перехватил бы его сам?
- Нет, - покачал головой Дамрод. – Он не такой. Возможно, он сделал бы это, но лишь в самом крайнем случае. Власть не нужна ему – если это, конечно, не власть над умами и она не зиждется на победе в честном поединке разумов с достойным противником. Стоять по правую руку друга, на власть обреченного и поддерживать его – иное дело…
Дамрод умолк. Борлас тоже не говорил ни слова. Чем больше он узнавал о Хэруморе – тем более странным казался ему этот человек. Короткий разговор с ним оставил весьма неприятное впечатление, и то, что сообщил Дамрод – тоже; но то, с какой теплотой говорили о нем Дамрод и Саэлон, поражало. Как будто Хэрумор владел искусством чарования, наподобие магии Сарумана, заставлявшей верить в то, что говорил колдун...
- После этого вы и рассорились?
- После. Но не поэтому. Раз уж вы хотите знать о нем как можно больше, то знайте: однажды я наконец-то понял, как он обращается с людьми. Он в мыслях своих взвешивает их на весах, как его отец – драгоценные камни. Рассматривает на просвет – нет ли изъяна. Измеряет точнейшей линейкой. И если кто-то не соответствует представлениям о должном – его отбрасывают. Некоторых – не сразу, как мою сестренку. Узы родства, данные некогда обещания… Амандиль держит свое слово твердо, я это говорил уже, да? Но каково вам было бы узнать, что вас приняли в друзья не по сердечной склонности, а потому что измерили, взвесили и нашли годным употреблению? Или вдруг обнаружить, что с вами остаются лишь ради верности себе и своему слову – а не будь этого, давно оторвали бы от себя и выбросили? Я мог бы, наверное, оправдаться перед Амандилем, рассказав ему часть правды про Знак… Но когда я почти собрался это сделать, меня обуял какой-то гнев: почему я долен оправдываться перед ним? Кто поставил его мне судьей? Если бы он просто сказал мне: Дамрод, ты стал невыносим, ты стал опасен, с тобой страшно рядом находиться, я больше не могу – как сказала его сестра, я бы все понял. Но он молчал. Он был со мной рядом в тот год, когда мы с Дис создали Отряд, он делил со мной пищу и кров, дружбу моих людей, а в мыслях своих он уже выбросил меня в отвал. Причем не тогда, когда я беспробудно пил, искал любви легких на подъем девиц и вражды кабацких драчунов, нет… А когда мой мучитель отступился и позволил мне вернуться к человеческому облику. Вот тут-то Амандиль и решил, что все прошедшее время я «на самом деле» попустительствовал себе. Если я смог взять себя в руки сейчас – значит, мог и раньше… Если не делал, значит, не хотел. А если не хотел, то стыд мне и позор: поддерживать со мной отношения нужно, я все-таки шурин, но из списка сердечных друзей надобно вычеркнуть. Конечно, хорошо бы и вовсе разорвать отношения – благодаря верности своим обязательствам Амандиль и так оброс тяжкими для него связями как днище корабля водорослями… Но как нарушить свой кодекс чести, который он свято блюдет? Тут нужна очень серьезная причина… Ну, когда я это понял – я с легкостью предоставил ему причину разорвать со мной отношения. Настолько, насколько возможно – я все-таки брат Индис…
- Извините, что я беру на себя смелость судить о супруге вашей сестры, господин Дамрод, - сказал Борлас. – Но по мне – так он просто мерзавец.
- Ошибаетесь, - возразил Дамрод. – Из нас двоих мерзавец – именно я. Не заблуждайтесь на мой счет. Вы знаете об орках больше, чем этот прекраснодушный книжник, с его полным списком летописных свидетельств от Первой Эпохи и до наших дней. У вас есть то, чего у него, надеюсь, никогда не будет: опыт общения с нами. Все, что вы о нас думаете – правда. И все это в полной мере касается меня.
- Не верю и никогда не поверю, - сказал Борлас. – Именно потому что видел их, и в изобилии. Вы не такой.
- Я «не такой» ровно настолько, насколько меня сызмальства приучили мыться, чистить зубы, справлять нужду только в определенном месте, платить за то, что берешь и пускать в ход кулаки только после того, как истрачены все слова. В остальном я именно такой. Во всем, за что люди ненавидят орков – глухота к чужим страданиям, склонность нагибать слабого и нагибаться перед сильным, умение наслаждаться разрушением – я именно такой. Я убиваю без колебаний, и так было самого начала. Меня не мучит совесть, никогда и ни за что. Я блудлив как кот. Ради Утариэль я бы пожертвовал всеми остальными женщинами этого мира, но коль скоро она не хочет быть моей – не вижу причин отказываться от всех остальных. Словом, я склонен ко всему, что вызывает отвращение в сердцах не только потомков Верных Запада – но и всех людей, хоть сколько-нибудь порядочных.
- Позвольте мне не поверить, господин Дамрод. Оставим в стороне всех орков этого мира – но на своем долгом веку я перевидал много людей, и вот что я вам скажу: из тех, кто был много хуже вас, я бы смог составить не то что отряд – но даже небольшую армию. И ни в одном из них не было ни капли орочьей крови.
- Насчет «ни капли» не будьте так уверены. Орки тысячи лет похищали женщин, и если я хоть что-нибудь понимаю в людях, не облагороженных влиянием Запада, - Дамрод опять блеснул зубом в кривой усмешке, - то они не имеют ничего против хорошо отмытых поруорчанок. И я согласен с вами, среди людей хватает уродов. Но что это меняет для меня? Ради каких-то выгод в настоящем и будущем я сдерживаю в себе орка. Я учил этому свое племя и Псов. Я объяснял, что так лучше в первую очередь для нас самих, и когда мне удалось набить их животы, мне поверили. Я вколачивал это в головы. Я вколачивал это в задницы. Я действовал через Знак. Когда оказывалось, что ни через голову, ни через зад, ни через Знак ничего не входит – я убивал. И в моем сердце нет сожаления ни о ком из них. Если бы вам пришлось так поступать со своими людьми – вы бы сожалели.
- Вынужден признать, что не обо всех.
- Ладно. Попробую в последний раз что-то вам объяснить. Как вы думаете, что я испытал, когда погибло мое племя?
- Разумеется, гнев, - сказал Борлас. – Возможно, очень сильный гнев, и желание отомстить людям за своих – потому что вы, наверное, уже привыкли к этому племени и считали его своим, но ведь…
Дамрод расхохотался. Он смеялся так, что не мог сидеть и откинулся на кушетку, а потом смех перешел в стоны – Борлас сидел как оплеванный, борясь с желанием встать и уйти – и когда он почти совсем было решился, Дамрод наконец справился с собой.
- Вы все-таки… очень хороший человек, мастер Борлас, - в его голосе еще слушались призвуки этих смеховых стонов, он часто и тяжело дышал. – Вы так ничего и не поняли, и не поймете, наверное. Гнев – не без того, хотя еще больше досаду… я все-таки вложил в это дело немало крови. Но самое главное, что я тогда испытал, мастер Борлас – это было облегчение. Совершенно невыразимое облегчение, у меня будто крылья отросли. Вы себе не представляете, что это за бремя – пасти шакалов. Я бы лучше на рудники пошел. Мне было их жаль – на протяжении где-то десяти или пятнадцати ударов сердца. А потом я понял, что больше за них не отвечаю, что я опять свободен… Если вы и после этого не поверили, что я негодяй – то я уж не знаю, что вам сказать.
- Если бы их не убили, - проговорил Борлас. – Вы бы и дальше пасли их? Не бросили?
- Не знаю, как оно вышло бы дальше, потому что вскорости меня нашел мой мучитель. Я, наверное, не смог бы их удержать в руках, и, возможно, дело кончилось бы той же резней, только тут уже они резали бы роханцев. Я думал об этом. Не знаю.
- Я не спрашиваю, как оно обернулось бы, доживи ваше племя до появления мучителя, - сказал Борлас. – Я спрашиваю, вы бы их бросили?
- Нет.
- Ну и какой же вы после этого мерзавец.
Борлас не мог по своей воле расхохотаться таким же оскорбительным образом, но уж в улыбку постарался вложить как можно больше обидной снисходительности.
Тут в кольцо позвонили, и через сад заторопилась служанка. Разговор нужно заканчивать скорее, решил Борлас, и спросил:
- Не сохранилось ли у вас со времен той дружбы каких-либо писаний, где учение Амандиля было бы изложено подробно и простым языком?
- К сожалению, - вздохнул Дамрод, - порвав с ним отношения, я по глупости уничтожил или вернул ему через сестру все, что напоминало о нем. Но ведь вы собираетесь навестить его или его школу? Там, в библиотеке он держит свои писания, и кое-кто из его учеников подрабатывает, снимая копии.
Тут ему пришлось прерваться и встать навстречу гостю. Борлас тоже поднялся и учтиво поклонился взошедшему на галерею хафлингу средних лет.
- Ты напился, Дамрод. - сказал хафлинг вместо приветствия. – Дать бы тебе по лбу, да не дотянусь.
- И тебе тоже добрый день, - сказал Дамрод. – Мастер Борлас, позвольте представить вам Торко Бродфута, войскового лекаря и моего приятеля.
- Почту за честь, - сказал Борлас.
- Мастер Бродфут, это почтенный Борлас, сын Берегонда, отставной капитан Итилиенской стражи.
- Весьма польщен, - хафлинг поклонился, скрестив руки на груди, по гондорскому обычаю, – и на этом, видимо, решил, что церемонии закончились. – Ух, жарища. Возьму-ка я с вас пример, мастер Борлас.
Он сдернул с головы черную круглую шапочку, указывающую на род его занятий, сбросил куртку с Белым Древом, говорящую, что он состоит на королевской службе, и остался в просторных штанах до колен, в белой рубашке со стоячим воротом и в забавной пестротканой безрукавке на пуговицах, которую он тут же расстегнул сверху донизу.
- Выпьешь чего-нибудь? – спросил Дамрод.
- Воды! – строго сказал мастер Торко. – В отличие от некоторых, мне не нужен повод, чтоб закусить, если ты понял намек.
- Понял, мастер Торко, - улыбнулся Дамрод. – Эй, кто-нибудь! Прибор для мастера Торко, И еще закусок!
Домоправительница и служанка с закусками появились одновременно. Видимо, Торко был в этом доме частым гостем: слуги знали его вкусы и потребности.
- Диорэт, - строго сказал хоббит, пока домоправительница поливала ему на руки. – На твоего хозяина я уже давно махнул рукой, но ты-то женщина разумная. Зачем ты с утра даешь ему пить?
- Так ведь гости, - женщина недоуменно покосилась на Борласа. – Вы посмотрите на этот кувшинчик, мастер Бродфут: разве двое тут напьются?
- Чтоб мне стать свинопасом в Бри, если он вылакал это не в одиночку, - фыркнул Торко, вытирая руки. – Ну, сначала дело. Показывай свою руку.
- Я пойду, пожалуй, - Борлас поднялся, охотно принял помощь домоправительницы, подавшей куртку и накидку. Очень не хотелось влезать в плотную одежду в преддверии дороги к гостинице под палящим солнцем, но хорошего понемножку. – Благодарю за разговор и за угощение, мастер Дамрод. Было приятно познакомиться, мастер Торко.
- Где вы остановились? – спросил вдруг Дамрод. – Я, может, как-нибудь захочу посетить вас.
- В Шестом круге, у рыночной площади, есть небольшая гостиница «Три голубки», - ответил Борлас. – Там шумновато – все же рынок. Но чисто, и хорошо кормят. Туда и попасть-то не так просто, она для своих, для солидных купцов. Но мой молодой друг, вы с ним знакомы, сумел меня устроить туда, как завсегдатай.
- А, тот храбрый парень, - кивнул Дамрод. – Ну, передавайте ему привет.
- Вряд ли он захочет получить привет от вас, - покачал головой Борлас.
- Тогда не передавайте, - улыбнулся молодой человек.
Облитый полуденным светом, шагая по мощеной камнем дорожке среди сирени и роз, он опять ничем не походил на орка. Борлас на прощание осторожно пожал ему руку и через узкий дворик-колодезь вышел на улицу.
- Это тот старичок, что ночевал ради тебя в тюрьме? – поинтересовался Торко.
- Он самый, - Дамрод вернулся под навес и протянул руку. Торко начал снимать повязку.
- Чего ему от тебя надо?
- Сведений о моем трижды балрогами взятом свояке.
- А от него чего надо этому деду?
- А дед, кажется, решил, что свояк со своим учением может нести какую-то опасность.
- Много их таких было, и дедов, и молодых… - хафлинг хмыкнул. – И всех их ты, кажется, посылал… не напомнишь, куда?
- Не напомню. Я знаю много мест, куда можно послать надолго, так сразу и не скажу, куда и кого я послал… Но этот старик ночевал ради меняв тюрьме, а они нет. А!
- Терпи. Раз уж ты оказался таким дураком, чтоб отражать лезвие рукой, то терпи.
- Я думал… перехватить его… за рукоять.
- Гусь тоже думал, да в печку попал. А почему ты делал это правой рукой? Обычно в ней держат меч. Знаешь, такая штука, вроде ножа, только длинная…
- Знаю. Эта штука как раз увязла в брюхе стрелка, высвободить я ее не успевал, а возразить что-то второму бандиту было нужно.
- Вот и возразил. Так, что целый месяц уже никому не возразишь. Доволен?
- Это могла быть не рука, а голова, мастер Торко.
Хафлинг развернул чистую тряпицу, достал из нее ножнички и начал снимать швы.
- А вот этот вот дивный ушиб, - сказал он, указывая свободной рукой на обширное черное пятно повыше правого запястья. – Это кому ты возражал?
- Это возражали мне. Тот самый храбрый парень, приятель Борласа.
- Вот он бы лучше возразил тебе по куполу. Глядишь, там что-нибудь и стало бы на место…
Смазав рану бальзамом из вина, масла и меда, Торко забинтовал руку и собрал инструменты.
- Иди переодевайся, – сказал он. – Господин Эрнистир хочет тебя видеть.
Замечания по пятой: я решила поменять местами беседу с Борласом и беседу с господином Эрнистиром. Так что половину 6-й главы вы, считайте, уже видели :). Но поскольку беседе претерпела изменения, я выложу ее полностью, по второму разу.